— На хрена нам эта бухгалтерия? — спрашивает майор.
— Ну, мы ж собираемся вроде жить?
— Собираемся.
— Значит, будем и болеть. Когда знаешь, что с пациентом было, лечить проще.
— Это как раз понятно, — неторопливо говорит Овчинников.
— Давайте сразу перейдем к вечернему инциденту со стрельбой, — замечает Михайлов.
За дверью какая-то шумиха, пятясь спиной вперед, вваливается стоявший там часовой, буквально вдавленный небольшой толпой. К своему неудовольствию, замечаю знакомые рожи, которые бы с удовольствием не видел век: журналисты, привезенные сюда нами же; вчерашний господинчик; несколько незнакомых, но решительных и мрачных молодых лиц.
— Петр Петрович, это что? — удивляется несколько картинно Овчинников.
— Это — представители прессы и общественности, — отчетливо поясняет господинчик.
Держится он уверенно, да и говорить, судя по всему, горазд. А еще мне кажется, что он точно из той породы, которым ссы в глаза — все божья роса.
— И что же, собственно, вам нужно?
— Вчера было совершено умышленное и сознательное убийство, и мы требуем, чтобы было расследование проведено как должно. И виновные, как преступница, так и покрывающие ее негодяи, понесли заслуженное наказание! — Это выпаливает та самая пигалица.
— Мило, — замечает Николаич, — и вы уже, несмотря на так долго восхваляемую презумпцию невиновности, все знаете и преступников назначили?
— Случай совершенно ясный, — безапелляционно заявляет пигалица.
— Замечательно, — невесело ухмыляется Николаич, — у вас, надо полагать, богатый опыт?
— Прекратите пикировку, — обрезает Овчинников, — давайте к делу. Доктор, начраз, Михайлов, потом выслушаем тех, кто в этом немного больше нас понимает. Гости из смежного министерства здесь?
— Здесь! — привстает маленький омоновец.
— Вы провели свое расследование?
— Точно так.
— Хорошо. Давайте тогда по порядку.
Помня, что язык мой сейчас должен быть укорочен по самые гланды, чтоб не ляпнуть чего ненужного, сухо и кратко докладаю о том, что вчера видел. Максимально сухо. Николаич дублирует так же. К моему удивлению, и Михайлов не шибко распространяется о своих подозрениях. Правда, упоминает, что перевязка была сделана небрежно, а мы оставили раненого на попечении его друга, явно не учитывая того, что раненый и помереть может.
Вижу, что господинчик что-то шепчет писюльке на ухо, потом что-то вкручивает стоящему рядом с ним парню. Явно он дирижирует, но сам вперед не лезет. Писюлька прямо рвется в бой, но терпит, пока не выскажется омоновец.
Тот высказывается — зачитывая бумажонку суконным голосом. Текст, надо заметить, еще хуже — уши вянут. Но вот что хорошо — в бумажке совершенно недвусмысленно излагается версия нападения покойного на медсестру с сексуальными целями.