— Я за вещами! — отстранил его Петр и прошел в дом.
Он быстро складывал в чемодан вещи Геннадия и свои. Молчал. Магомет смотрел на него выжидательно. Вот Петро вынес чемодан. Поставил на улице. Потом вернулся. Взял стол, потом стулья. Вынес кровати. Собрал посуду. Вернулся за ведрами.
— Я куплю их у тебя. И стол, — предложил Рафит.
— В цене не сойдемся, — бросил тот через плечо. И, забрав остатки скарба, вышел из дома.
— Сволочи! Сявки проклятые! Будь я на свободе, вы бы рта не посмели открыть! — рычал Магомет,
Но через несколько дней, доведенный тоскою и одиночеством до крайнего отчаяния, решил наведаться к Клаве. Какое-никакое, а общение. Хоть будет с кем словом перекинуться. Эта его не станет презирать. Не отвернется. Ей мужик очень нужен. А ему с ней все легче будет. И ночью теплее.
Вечером, как только стемнело, он прокрался узкой тропинкой к знакомому дому. Стукнул в окно.
Клавдия открыла тут же. Увидев Магомета, ойкнула от неожиданности.
— Ты?
— Я!
— Чего тебе?
— В гости пришел, — осклабился он.
— Ну, проходи, — приоткрыла она дверь и первой вошла в дом.
Рафит торопливо снял шапку. Расстегнул пальто.
— Не торопись раздеваться, — остановила его баба.
— Почему? — удивился он.
— Поговорить надо.
— Не за тем я пришел, разве к тебе говорить ходят?
— Бывает и так, — нахмурилась Клавдия.
— О чем нам говорить?
— Было не о чем. А теперь есть.
— Иди ко мне, — хотел он обнять ее, но Клавдия отстранила его руки.
— Помнишь, ты тогда ушел.
— По глупости…
— Нет! На мое счастье! Ты сказал, что мы друг друга стоим.
— И теперь так думаю.
— Зря так решил! виновата. Но не перед тобой. И как бы ни жила— село от меня не отвернулось. И пальцем вслед мне никто не показал. Сволочью не назвал! Я телом виновата. Но не сердцем своим. Мою вину мне простят. А вот тебе! Нет уж! Даже мне с тобою противно рядом стоять. А ведь недавно ты оплевал меня. Змеею назвал. За бабью слабость мою. За нее. А сам и плевка моего не стоишь. Уходи! Пусть буду я в глазах села прежней, но не сегодняшней шлюхой крохобора! Вон! Вон из дома моего! — пнула она дверь так, что, грохнувшись о стену, та чуть с петлей не сорвалась.
Магомет выскочил из дома опасаясь скандала, криков. Кляня спою затею, он шел в темноте, спотыкаясь и падая.
Шли дни. И однажды Рафит, сев к тумбочке, стал подсчитывать. Да… немало он потерял, отказав Петру в тот роковой день. Ведь дай он тогда взаймы, тот уже вернул бы долг. А то и сам — вон сколько потерпи. Заработок стал совсем тощим. На книжку куда как меньше класть приходится. С нынешнего заработка далеко не прыгнешь. И люди… Они никак не могут его простить. Даже эта… Клавдия… Морду от него и теперь воротит. Как от прокаженного. Делает вид, что и не знакома она с ним вовсе. И не с ним провела в постели одну из ночей своих. И Рафит, назло бабе, всегда здоровался с нею там, где было больше людей. Он видел, как вспыхивало багровой злобой лицо ее. Как, отворачиваясь, вытирала баба досадные слезы, как стыдясь окружающих убегала, унося на слабых плечах расплату за слабость свою.