Медуза глянул на женщину. Та хватала ртом воздух. Он понял, она хотела пить. Жажда сдавила.
Бережно взяв ребенка, он укутал его в платок, лежавший возле женщины, и пошел к селу. К корякам. Те ждали его, испуганные криком.
Отке, едва переставляя ноги от страха, подошел к Косте.
— Кто?
— Не знаю.
— Живой?
— Тоже не знаю.
— А она?
— Спасай ее!
— О! Кутх!
— Держи ребенка! — рванулся Медуза к корячкам. Те, набрав воды, побежали к родившей. А через некоторое время туда вернулся и Костя.
Женщине полегчало. Но ослабевшая от мук, от трехдневного голода, она не могла идти сама. Он взял ее на руки. Внес в дом Отке. И, положив на кровать, спросил бригадира.
— Ну кто?
— Внук.
—
— Старухи отхаживают.
— Что
— ночи умер.
Костя, ничего не сказав, молча вышел из дома Отке. И, направившись прямо домой, все еще вздрагивал, вспоминая недавнее.
— Ведь вот никогда даже слышать не доводилось, как принимают роды. Беременных баб всегда за версту обходил. И вдруг… Получилось. Хотя что тут мудрого? Природа сама подсказала ему, как надо было поступать.
Надо было? Конечно? Но почему они этого не сделали? Неужели страх перед Кутхом сильнее страха за жизнь этой женщины и ребенка? — недоумевал поселенец и, усмехнувшись, оборвал сам себя:
— Коряков судишь? А чем лучше твои кенты? Когда там, на пляже толпа чуть не порвала тебя на куски, никто из них за тебя не вступился. Никто не попытался вырвать из рук толпы. А ведь ты кормил кентов! И в тот раз они были не где-нибудь, а здесь, рядом. Боялись, чтоб ты от них и копейки не утаил. Ну ладно — толпы, положим, испугались, что и с ними разделаются, но хоть сухарь какой могли прислать? Тут уж им бояться было некого! Никто не мешал. А вот не сделали. Хотя — воры! С законами! Своими! И Кутха над их головой нет. То-то!
Поселенец, зло толкнув дверь, вошел в дом. Завтра утром снова на работу. Надо выспаться хорошенько. Теперь хоть руки не болят, как раньше — в первые дни. Но плечи все еще ноют. И ноги к концу дня гудят, чугунеют. Но и то не так, как тогда. Уже легче. Привыкать стал. Скоро совсем просто будет, — думает Медуза, ложась в постель.
Но сон, против обыкновения, не приходит. Вместо него черным видением всплывает в памяти лагерь. Зэки. И этот… Скальп.
Зэки… Их было так много, что запомнить всех было невозможно. Кроме отдельных, самых ярких— отчаянных смельчаков, и крайне подлых, каких помимо их желаний знал каждый зэк.
Продажностью называли обман кентов на куске хлеба, стукачество, пирит в своем бараке, жадность. Редко кто не имел за душой одного из этих качеств. Ведь чтоб исключить их, нужна была дружба между кентами. Человеческая. Не воровская. А тут… Не воруй у кента! Но кенты нещадно обдирали один другого. Иначе не выжить. Иначе будешь сам ободран. Потому тряси ближнего — покуда он тебе горло не перегрыз.