Тела бедняков без гробов и без одежды клали в общую могилу, засыпали негашеной известью, а затем на чистый четверг выкапывали и сжигали. Их пепел клали в джутовые мешочки и отдавали администрации церковных приходов и отправляли в монастыри. Священники и монахи благословляли верующих пеплом усопших.
Кончетта Дзаппулла, жена Нунцио Кантоне, крестьянина из Сиракузы, сначала решила, что взорвался баллон с газом, и, бросив работу, кинулась на крик мужа к предполагаемому месту взрыва. Но это сыновья крестьянина, семнадцатилетний Кармело и восемнадцатилетний Себастьяно, убили отца выстрелом в голову. Позднее они рассказали карабинерам, что должны были работать в хозяйстве отца как скоты, без выходных и даже не ходили в школу. О строгий Отец! Как остра твоя розга! О страшный Бог! Как тебя не убояться! Знаю, что ты сына своего невинного ради меня позволил высечь. Знаю я, что грехи мои столь велики, что всей жестокости человеческой не хватило бы, чтобы за них в полной мере покарать. У могилы убийцы матери, чьи останки лежат в церкви Сан Франческо ди Паоло, женщины и девушки преклоняли колени, молили о милости для души убийцы.
* * *
В монастыре траппистов дети от четырех до десяти лет жили в полутемном подвале рядом с черепом, спали на соломе и вынуждены были питаться хлебом, водой и картофелем, который сами вырастили на полях. Если ребенок разговаривал в неположенное время, монах на какое-то время вставлял ему в рот лошадиные удила. Если ребенок утром не вставал вовремя, опаздывая на работу, то вечером монах вел его ко гробу с распятием, где тот должен был проводить ночь. Я здесь, перед тобой на коленях простерт и заклинаю тебя страхом моим перед преисподней, лучше пусть я умру, чем ты дашь мне впасть в смертные грехи, ибо лучше смерть, нежели грехи! Двадцатипятилетний послушник, который еще в шестнадцать лет вместе со своим сверстником был заперт в монастырь и с тех пор не покидал его, надел новую сутану ордена, которую перед тем окропил святой водой и окурил ладаном. После нескольких молитв он лег на землю, притворившись мертвым, как того требует ритуал, и накрылся черным шелковым саваном. Слева и справа от его тела горели восковые свечи. Лишь услышав звон похоронного колокола, он вновь поднялся, проглотил облатку, перекрестился на алтарь и поставил свое имя под окончательным обетом. Для того чтобы испечь Христову облатку, монах сам закладывал в монастырском саду пшеничное поле, собственноручно собирал урожай, молотил, молол из зерна муку. Пока монахи и монахини вместе читали псалмы, он замешивал тесто и пек просфоры в специальной металлической форме, той самой, которой когда-то пользовался святой Франциск, рассылая затем просфоры по церквям и монастырям.