— Нѣтъ, — возразилъ я: — высшіе жрецы заключили меня въ эту келью, и они меня накажутъ, если застигнутъ во время бѣгства.
Вмѣсто отвѣта, онъ произнесъ только: — Пойдемъ! причемъ протянулъ руку повелительнымъ жестомъ. Точно подъ вліяніемъ внезапной физической боли, я громко вскрикнулъ, самъ не понимая ясно, отчего; я испытывалъ какое-то двойственное чувство: мнѣ показалось, что кто-то вцѣпился, какъ когтями, въ мое тѣло и съ неопреодолимой силой тряхнулъ его, въ то время какъ кто-то или что-то другое держало меня, какъ клещами. Еще мгновеніе, и я ужъ стоялъ рядомъ со своимъ таинственнымъ посѣтителемъ, крѣпко державшимъ меня за руку.
— Не оглядывайся! — крикнулъ онъ: — иди со мной!
Я послѣдовалъ за нимъ; но у двери мнѣ захотѣлось повернуть голову и оглянуться, что я и сдѣлалъ, хотя для этого мнѣ пришлось употребить большое усиліе.
Не удивительно, что онъ запретилъ мнѣ оборачиваться! Не удивительно, что онъ старался, какъ можно скорѣе выбраться со мной изъ комнаты! Оглянувшись, я мгновенно остановился, словно прикованный къ мѣсту волшебнымъ словомъ, не спуская глазъ съ того, что видѣлъ, противясь увлекавшей меня впередъ желѣзной рукѣ: на ложѣ лежалъ я, или, точнѣе, моя физическая оболочка, въ безсознательномъ состояніи…
Тутъ только я понялъ, что мой посѣтитель — не житель земли, и что я снова очутился въ мірѣ тѣней. Но это чудо было тотчасъ поглощено другимъ большимъ, которое придало мнѣ достаточно силы, чтобы оказать сопротивленіе усиліямъ послушника увести меня изъ кельи: Царица Лилій стояла за моимъ ложемъ, слегка склонившись надъ нимъ, въ той очаровательной позѣ, въ которой я увидѣлъ ее въ первый разъ, когда она нагнулась надъ прудомъ, чтобы утолить жажду его водой. Она заговорила, голосъ ея дошелъ до меня, какъ брызги фонтана, какъ звукъ падающей каплями воды.
— Проснись, спящій, оборви этотъ сонъ и не оставайся подъ дѣйствіемъ этихъ злыхъ чаръ!
— Повелительница, я повинуюсь, — прошепталъ я про себя, и мнѣ показалось, будто меня тотчасъ окуталъ туманъ. Несмотря на то, что я лишь смутно сознавалъ окружавшее меня, я все же зналъ, что, повинуясь желанію красавицы-царицы, стараюсь вернуться къ своему обычному состоянію, чего мнѣ и удалось достигнуть, мало-по-малу. Наконецъ, я съ трудомъ поднялъ усталыя, отяжелѣвшія вѣки и увидалъ пустую, унылую келью. Послушникъ оставилъ ее — чему я былъ радъ — но, увы! и Царица Лотоса также покинула меня. Теперь комната, казалось, совершенно опустѣла; и сердце тоскливо заныло у меня въ груди, когда я обвелъ ее глазами.
Въ своей дѣтской душѣ я относился къ кроткой Царицѣ Цвѣтка, какъ къ прекрасной матери, и страстно желалъ ея присутствія здѣсь; но ея не было. Я отлично зналъ, что она не скрылась гдѣ-нибудь въ комнатѣ: мало того, что я могъ убѣдиться въ ея отсутствіи глазами, я чувствовалъ его душой. Я томно поднялся съ ложа — эта послѣдняя борьба до крайности истощила меня — и направился въ уголъ, гдѣ былъ спрятанъ мой цвѣтокъ, чтобы взглянуть на него; я слегка отстранилъ занавѣсь. Увы! мое сокровище склонило уже свою милую головку! Я прыгнулъ впередъ, чтобы удостовѣриться въ томъ, что снабдилъ его водой. Да, стебель глубоко сидѣлъ въ его любимой стихіи, и все-же цвѣтокъ склонился, какъ мертвый, а стебель безжизненно перевѣсился черезъ край сосуда.