Я сидѣлъ, пораженный, безгласный… А изъ глубины проснувшейся памяти вставали все новыя воспоминанія и, какъ ночныя видѣнія, медленно беззвучно плыли мимо меня и таяли въ воздухѣ. Я видѣлъ себя испуганнымъ, насторожившимся ребенкомъ, котораго развлекали и убаюкивали удовольствіями; видѣлъ себя во внутреннемъ святилище храма безпомощнымъ мальчикомъ, простымъ орудіемъ въ безпощадныхъ, злоупотреблявшихъ имъ, рукахъ; дальше, я ужъ видѣлъ себя юношей въ первомъ расцвѣтѣ молодости и красоты, лежавшимъ въ безсознательномъ состояніи на палубѣ священнаго судна, съ которой я внезапно вскакивалъ въ приподкѣ непонятнаго изступленія и выкрикивалъ странныя слова; потомъ я видѣлъ себя слабымъ и блѣднымъ, но все еще послушной игрушкой богини и жрецовъ, хотя душа во мнѣ начинала уже понемногу просыпаться, и между ей и тѣломъ завязалась борьба; подъ конецъ, я видѣлъ, какъ душа моя совершенно проснулась отъ давившаго ее кошмара, снова завязала порванныя когда-то сношенія со своей Матерью, Царицей свѣта; и теперь ужъ ничѣмъ нельзя было заставить ее замолчать…
Насталъ вечеръ и мой учитель покинулъ меня. За весь день никто другой не приходилъ ко мнѣ и я не принималъ пищи, если не считать утренняго завтрака. Я былъ потрясенъ страшными видѣніями, прошедшиму въ теченіе этого короткаго дня передо мной, и, чувствуя сильную слабость, рѣшился отправиться на поиски необходимой мнѣ пищи. Я приподнялъ тяжелую занавѣсь, закрывавшую сводчатую дверь, которая вела въ сосѣдній большой покой и увидѣлъ, что эта массивная дверь, въ родѣ тѣхъ, которыя бываютъ въ темницахъ, была крѣпко заперта. Тутъ я понялъ, что былъ узникомъ, и кромѣ того сообразилъ, что меня лишили пищи, какъ только рѣшили, что я успѣлъ оправиться отъ слабости и возбужденія. Очевидно, Агмахду стало ясно, что духъ во мнѣ пробудился, а потому онъ и задумалъ убить его во мнѣ и сохранить для своихъ корыстныхъ цѣлей одно лишь разбитое тѣло мое.
Я вернулся въ свою комнату и легъ спать, приложивши къ губамъ успѣвшій уже завянуть лотосъ.
Проснувшись, я увидѣлъ стоявшаго у моего изголовья жреца и тотчасъ угадалъ въ немъ своего третьяго наставника, такъ какъ ужъ встрѣчалъ его устремленные на меня глаза, когда онъ, улыбаясь, стоялъ въ кругу другихъ учителей. Я въ радостномъ волненіи вскочилъ на ноги, чувствуя, что найду въ немъ опору; а онъ подошелъ ко мнѣ и, сѣвъ рядомъ со мной, взялъ мою руку въ свою.
И тутъ я узналъ, что эта улыбка была отраженіемъ великаго свѣта душевнаго мира: много лѣтъ тому назадъ онъ пострадалъ за правду и умеръ въ этой самой комнатѣ. Онъ меня назвалъ братомъ и я вдругъ понялъ, что радости, — розы жизни, — завяли для меня, опали и пропали навсегда; я понялъ, что отнынѣ мнѣ предстояло жить для одной лишь Истины, при немеркнущемъ свѣтѣ непорочнаго духа и что никакое страданіе ужъ не должно было ослабить во мнѣ мужество. Но съ тѣхъ поръ, какъ рука Учителя коснулась моей, я зналъ, что никакія муки не были мнѣ страшны, что я смѣло пойду навстрѣчу страданію и безстрашно стисну его мощными руками, хотя до того оно наводило на меня безумный страхъ.