Вампирша
с трудом балансировала
на балконном
ограждении.
Ее волосы и
ночная сорочка
развевались
на ветру. Лаклейн
тяжело сглотнул.
– Спускайся
оттуда, – «Отчего
при виде этой
картины у него
внутри всё
скрутило от
сильнейшей
тревоги?»
Ухитрившись
каким-то образом
сохранить
равновесие,
Эмма повернулась
к нему лицом.
Весь ее облик
олицетворял
страдание, а
светящиеся
глаза были
полны боли.
Его вновь охватило
чувство, что
она – его пара,
однако он, как
и прежде, попытался
заглушить это
укореняющееся
в его помутившемся
сознании ощущение.
– Почему
ты это делаешь
со мной? – прошептала
она.
Потому
что я хочу получить
то, что принадлежит
мне. Потому
что нуждаюсь
в тебе и в то
же время ненавижу.
– Спускайся
сейчас же, –
приказал он.
Она
медленно покачала
головой.
– Такая
смерть тебе
не страшна.
Только от солнца,
или если тебе
отрубят голову,
но никак не от
падения, – он
говорил небрежным
голосом, хотя
на самом деле
не был уверен
в своей правоте.
На каком этаже
они находились?
А если она еще
и ослабела…–
К тому же я без
труда спущусь
за тобой вниз
и приведу обратно.
Эмма
взглянула
через плечо
вниз на улицу.
– Нет,
в моем состоянии
я могу и умереть.
Отчего-то
Лаклейн поверил
ей, и его тревога
усилилась.
– В твоем
состоянии? Это
из-за солнца?
Отвечай мне,
черт тебя дери!
Не
отреагировав,
она отвернулась
и сняла одну
ногу с балконного
ограждения.
– Остановись!
– он напрягся,
готовый кинуться
к ней, не понимая,
как она до сих
пор может сохранять
равновесие.
Нет
смысла давить.
Она не покорится.
Сломлена.
– Этого
больше не
повториться.
Я не притронусь
к тебе, если
только ты сама
этого не захочешь,
– порывы усилившегося
ветра заставили
шелк облепить
ее тело. – Когда
ты проснулась…я
хотел давать,
а не брать.
Эмма
поставила
назад ногу и
повернулась
к нему.
– А когда
я отказалась
от твоего дара?
– закричала
она. – Это что
было?
Она
могла умереть…
В этот момент
страх за нее
заставил Лаклейна,
впервые с момента
своего побега
осознать, что
это значило.
Он ждал тысячу
двести лет.
Ждал…ее. Непонятно
почему, но
мироздание
предназначило
ему эту вампиршу.
А он довел ее
до такого? Уничтожь
то, что тебе
даровано. Да,
то, что она
оказалась
вампиршей,
просто снедало
его, но он не
желал ей смерти.
Равно, как и
не хотел видеть
ее сломленной.
Лаклейн
приходил в
ярость при
одном только
воспоминании
о том аде, через
который он
прошел, и говорить
об этом было
не менее тяжело.
Но в любом случае
он должен
попробовать.
Должен избавиться
от этого чувства,
от этого страха.