У нее
никогда не
было месячных,
потому что она
бесплодна?
— Это
правда? — снова
спросил Лаклейн.
— Кто
знает, о чем
думал Деместриу?
— пробормотала
Эмма.
— Значит,
ты не точно
такая, как смертные
женщины, — его
голос смягчился.
— Полагаю,
нет, — она выпрямилась.
— Но у меня все
же есть прическа,
которую я хотела
бы поправить,
и истории о
неудавшихся
свиданиях,
которыми мне
хотелось бы
поделиться.
Так что сейчас
я отправляюсь
в дамскую комнату.
— Возвращайся
потом прямо
ко мне, — скомандовал
он.
Эмма
осмелилась
сверкнуть в
его сторону
глазами и поспешила
прочь.
У ресторана
и бара был общий
туалет, так
что ей пришлось
пробираться
мимо мужчин,
слонявшихся
там безо всякого
дела. Это напомнило
ей компьютерную
игру с кучей
противников
в лабиринте
— и любой из
них мог оказаться
вампиром. Но
ради того, чтобы
на время сбежать
от унижения,
стоило рискнуть.
Оказавшись
в укрытии дамской
комнаты, Эмма
подошла к стене
с раковинами,
собираясь
помыть руки.
Заметив свое
отражение в
зеркале, она
в очередной
раз поразилась
тому, насколько
бледной стала.
Она так быстро
и сильно похудела,
что заострились
скулы. Эмма
попросту была
слишком юной
и слабой, из-за
чего жажда
мгновенно на
ней сказывалась.
Черт, да на ней
словно висела
табличка «легкая
добыча».
Она
всегда знала
о своей слабости.
Смирилась с
ней. Как и с тем,
что не могла
защитить саму
себя даже с
помощью оружия.
Она с трудом
обращалась
с мечом, а ее
навыки в стрельбе
из лука были
просто смешны
— что доказывал
хохот тех, кто
видел ее тренировки.
А ее умение
драться? Что
ж, скажем так,
тут она тоже
талантом не
блистала.
И все
же Эмма не знала,
что никогда
не сможет иметь
детей…
Когда
она вернулась,
и Лаклейн, встав,
помог ей сесть,
она заметила,
что пока ее не
было, он успел
вонзить когти
в стол. Ничего
похожего на
случай с ночным
столиком в
отеле, просто
пять аккуратных,
глубоких выемок,
окружающих
видимый след
тепла его ладони,
который уже
начал исчезать.
Ликан
снова сел в
кабинку. Его
брови были
нахмурены,
словно он пребывал
в глубоком
раздумье. Казалось,
Лаклейн хотел
что-то сказать,
но передумал.
И будь она проклята,
если станет
нарушать это
гнетущее молчание.
Заметив,
что Эмма продолжала
рассматривать
отметины от
его когтей, он
прикрыл их
рукой. Ему
совершенно
точно не понравилось,
что она их
разглядывала.
Без сомнений,
он подумал,
что она вспомнила
дни — или скорее
вечер — когда
он устроил
погром.