- Что–то подобное чувствуют врачи, - сказал я, думая о своём.
Кофейная гуща, вязко переливаясь, пророчила мне долгую и безоблачную жизнь. Захотелось встать и хватить чашкой об пол.
- Да? - встрепенулся Кевин. - Вероятно. Меня никогда не интересовала медицина. Даже отвращение к ней испытывал инстинктивное. Так вот… эти истории так переполнили моё сердце, что стали выплёскиваться наружу, как кипяток из чайника. И тогда - помню, это был канун Пасхи - я накупил всяких сладостей и пошёл по домам своих подопечных. Примерно сорок адресов. Нет, не передавал из рук в руки. Ставил возле дверей или прятал в саду, но так, чтобы можно было легко найти. Это должно быть волшебством - вы не забыли? А после бродил по улицам и везде - наудачу - оставлял гостинцы. Особенно там, где видел у подъездов качели, горки, песочницы или где сушилось детское бельё на верёвках. В ту ночь я для всего города сыграл роль пасхального зайца.
Я зажмурился и представил себе Кевина, с таким же большим рюкзаком, как сегодня, только по–весеннему легко одетого. Представил, как он крадётся по мокрому от лунного блеска тротуару среди юной зелени. Забирается в чужие сады, но не для того, чтобы что–то украсть, а наоборот - отдать другим немного душевного тепла.
- Наверное, удивительное чувство…
- Да, похоже на наркотик, - признался Кевин. - Вызывает эйфорию и облегчает боль.
Он вздохнул и посмотрел на меня искоса, чуть наклонив голову. Я украдкой обвёл взглядом столики, и увидел, что люди вокруг также склонили головы, прислушиваясь к его словам.
- И я подсел на него по–настоящему. Сначала два раза в год, на Пасху и на Рождество, покупал и разносил подарки. Тем, кто - как я знал - беден. Тем, кто нелюбим. Собственно, это не одно и то же. Бедность не исключает любви, как и наоборот. Потом стал делать это чаще - каждый раз, когда оставались от зарплаты деньги. Обходил с рюкзаком за спиной не только наш город, но и соседние. Блуждал по деревням и сёлам… всё дольше и дольше, и подарки в рюкзаке не кончались. Время как будто растянулось или, наоборот, сжалось, обратилось в сплошную череду праздников. Каждый новый день стал поводом подарить кому–то радость. А ещё в пальцах появилась некая сила, какое–то странное умение…
Он поднял над головой правую руку и опять, как тогда у елки, легонько, точно циркач, прищелкнул. В ту же секунду с лепного карниза, с тяжелой латунной люстры, с лопастей вентилятора, громадной стрекозой застывшего под потолком, хлынул прохладный ёлочный дождь.