— Ах ты прелесть! — воскликнула она. — Как ты думаешь, Роза, пойдет она ко мне на руки?
— Ну конечно пойдет! — отвечала Роза, хватая ребенка, точно это была подушка, и толкая ее головой вперед в объятия Кейти. — Ну, только посмотри на нее и скажи мне, видела ли ты за всю свою жизнь что-нибудь более обворожительное? Крупная, правда? Красивая, правда? Милая, правда? Ты только посмотри, какие у нее маленькие ручки, какие волосики! Она никогда не плачет, кроме тех случаев, когда заплакать — ее прямой долг. Смотри, как она поворачивает головку, чтобы взглянуть на меня! Ах ты ангел! — И, схватив долготерпеливую малютку, она чуть не задушила ее поцелуями. — Никогда, никогда, никогда не видела ничего милее! Понюхай ее, Кейти! Райский запах, правда?
Маленькая Роза действительно была прелестным ребенком, добродушным, пухленьким — сплошь ямочки и фиалковая пудра — с кожей нежной, как лепесток лилии, и со счастливой способностью без возражений позволять осыпать себя ласками и обнимать. Кейти не хотелось выпускать ее из рук, но на это Роза ни в коем случае не могла согласиться; могу сказать сразу что обе они потратили значительную часть того времени, которое Кейти провела в Лонгвуде, на борьбу за владение малюткой, которая смотрела на них и улыбалась победительнице — кто бы этой победительницей ни оказался — с философским спокойствием Елены Прекрасной>note 82
. Девочка была такой послушной, веселой и спокойной, что ухаживать за ней и развлекать ее было не труднее, чем играть с птичкой или с котенком, но, как заметила Роза, «в сто раз интереснее».
— В детстве мне никогда не давали столько кукол, чтобы я могла вволю наиграться, — сказала она. — Вероятно, я слишком быстро их ломала, а оловянных кукол не было; с мисками было проще: мне стали давать оловянные, когда я перебила фарфоровые.
— Неужели ты была такой нехорошей девочкой? — улыбнулась Кейти.
— О, крайне испорченной! Теперь трудно этому поверить, правда? Я помню некоторые возмутительные случаи из моей школьной жизни. Однажды мне закрыли лицо моим передничком и закололи его на затылке, так как я корчила рожи другим ученицам и смешила весь класс. Но я быстро прокусила окошко в переднике и высовывала оттуда язык, пока все не стали хохотать пуще прежнего. Обычно учительница отправляла меня домой с приколотой к переднику запиской, в которой было что-нибудь вроде этого: «Маленькая Резвушка доставила сегодня больше хлопот, чем обычно. Она ущипнула каждую из младших и сбила набок шляпку каждой из старших. Мы надеемся на скорое исправление, а иначе не знаем, что нам делать».