— За Фросю? — вслух прочитал Калугин. Переводил взгляд с одного лица на другое.
— Это его девушка, которую немцы в неволю угнали, — тихо сказал Старостин. — Он перед самой войной домой собрался, в бессрочный, она его ждала. Теперь под фашистами их район. Пришло через партизан письмо: всех девушек немцы переловили. Кто покрасивее, тех отправили в публичный дом, в какой-то Франкфурт-на-Майне.
Сергеев глядел в сторону. Веснушки резко желтели на его побледневшем лице.
— Неправда, не взял ее немец. Она девчонка быстрая, умница, комсомолка. Она, скорей всего, сама к партизанам сбежала.
Старостин и Калугин молчали. Над их головами белел ствол второго орудия. Взлетала и опускалась, взлетала и опускалась влажная палуба под ногами.
Все это время комендоры с биноклями не оборачивались, просматривая море и небо. Старостин и Сергеев тоже всматривались в море, закипающее редкими беляками.
Калугин отошел в сторону, вынул из кармана блокнот. Он был глубоко взволнован, больно сжималось сердце. Сколько таких трагедий переживает родной народ, принявший на себя удар варваров, бьющийся за будущность всего мира! Какие слова утешения сказать этому тоскующему моряку? Нужно постараться вдохнуть в него еще больше веры в победу, еще большую уверенность в себе. Нужно правдиво и ярко рассказать о его горе читателям, таким же советским бойцам, прибавить еще каплю к переполняющей их ненависти к врагу!
Он вглядывался в смотрящих вдаль комендоров. Из таких вот стойких, прямодушных парней рождаются герои, о которых говорит вся страна. Нужно рассказать о них правдиво и ярко, не упустить ни одной интонации, ни одного характерного выражения этих леденеющих под арктическим ветром моряков. Нужно постараться перелить в достойные слова эту неуемную ярость, этот огромный внутренний накал молодежи сталинского поколения, заставляющий наших людей отказываться от отдыха, только бы быстрей разгромить врага...
Он писал, пока не онемели пальцы. Хотелось закрепить на бумаге все, что видел и слышал кругом. Вдруг ветер рванул листки, ударил по лицу. Корабль изменил курс, подветренная сторона стала наветренной. Калугин перешел к другому борту, непослушными пальцами закрывая блокнот.
— Разрешите обратиться, товарищ капитан! Старостин стоял рядом с ним, глядя в упор обычным своим ясным, немигающим взором.
— Слушаю вас, товарищ Старостин!
— Я, когда свободны будете, в каюту бы к вам зашел. Хоть утречком завтра. Есть один разговор, о жизни.
— Обязательно приходите, — сказал горячо Калугин.
Он уже собрался уходить. Может быть, его присутствие все же отвлекает комендоров от вахты? Но приостановился, дружески улыбнулся старшине.