Сейчас гражданское самосознание Вахтангова принесло его к новым берегам, и он хочет вступить на эту новую землю вместе с актерами, с которыми работал рука об руку в прошлом.
4
Как бы ни мечтали студийцы обновленной, бывшей «мансуровской» студии о театре, Вахтангов упорно ставит перед ними новые и новые воспитательные задачи. Как-то, посмотрев работу А. А. Орочко в отрывках, он сказал:
— Луна и нежность не для вас. Попробуйте Электру. Но возьмите не Гофмансталя, а Софокла.
После первых же опытов Евгений Богратионович увидел, что героика удается Орочко больше всего другого, и, находя какое-то созвучие между героикой греческой трагедии и современностью, увлекается мыслью поставить всю «Электру».
Еще в то время, когда Вахтангов только окончил школу Адашева, Л. А. Сулержицкий полушутя предсказал ему, что он когда-нибудь будет работать в Малом театре… Сулержицкий угадывал в своем ученике будущего новатора, которому тесно станет в рамках комнатного психологического театра. Малый театр издавна тяготел к романтическим пьесам, к величавым, возвышенным образам, к полету чувств и мыслей классической трагедии. Но искусство внутренне оправдывать возвышенные роли слишком часто вырождалось в этом театре, после гениальной М. Н. Ермоловой, в фальшивый наигрыш и позу. М. Н. Ермолова до революции была последней и крупнейшей представительницей героической школы, — последней в плеяде изумительных актеров, среди которых сверкали когда-то П. Мочалов, позже А. Ленский, Ф. Горев, Г. Федотова и другие. После 1917 года героика в театре могла бы воскреснуть с новой силой. Для этого нужно было сильное по-ермоловски, но новое чувство правды, огонь, естественность, простота. Актеры же Малого театра перестали понимать, что, чем выше чувство, тем более нужны естественность и искреннее жизненное побуждение, тем менее терпимы ложный декламационный пафос и «трагические» завывания.
Отталкиваясь от ложноклассических штампов, Вахтангов подчас в работе с актером впадает даже в некоторые полемические преувеличения, пренебрегая тем элементом героической идеализации, который сообщал такое обаяние греческому искусству.
Работая с А. Орочко над Электрой, Евгений Богратионович говорил:
— Вы не думайте, что греки — это те белые мраморные статуи, что мы видим в музее. У греков тоже на носу прыщи были. И чувствовали они нормально, по-человечески. У Электры есть убеждение, что если она за отца не отомстит, то это будет позор, это дело чести. Она верит, что отец ее живет в могилке, именно живет. И она зовет Эриний, как если бы она звала кошку, потому что Электра верит, что Эринии существуют. Если бы она не верила, она не могла бы их позвать. И она говорит об отце, как о живом человеке, — что ему нужно помочь, ему в могилке трудно.