Репетиции Евгения Богратионовича начинаются обычно между десятью и двенадцатью часами вечера и длятся нередко до самого утра. Вахтангов делит свои ночи между «Гадибуком» и «Принцессой Турандот», так как обе пьесы ставятся одновременно. Дни же его заняты в 1-й студии.
Больной, пересиливая боль, скрючившись, в дохе, он ведет репетицию. Он требует от участников «Принцессы Турандот» фантазии, радости и заразительного веселья, — такого, чтобы горячей волной переплеснулось через рампу и захватило зрителей. И не только требует — он сам создает это веселье, это искрящееся вино жизни на сцене. А старшие ученики уже знают страшный приговор консилиума врачей, — приговор, который скрывают и от остальной труппы, и от самого Евгения Богратионовича: дни его сочтены, он уже больше не успеет поставить ни одного спектакля, не сыграет ни одной роли.
Вот он хватается рукой за бок. Боль искажает его лицо.
Но он не хочет, не хочет, чтобы кому-нибудь было неприятно на него смотреть. Он делает вид, что ему не плохо, что он только играет в болезнь. Он играет так же весело и театрально, как все, что делается сегодня на репетиции его остроумной, солнечной «Турандот». Прижимает к боку бутылку с горячей водой, пьет соду. Он делает над собой усилие, сбрасывает доху и выходит на подмостки показать актерам мизансцену, движения, танец. Он движется так легко, словно у него никаких болей нет.
И, поняв волю своего учителя, его старшие ученики делают все, чтобы не создавать вокруг него паники и уныния. Они смотрят ему прямо в глаза и стараются быть непринужденными и веселыми, шутить и улыбаться, наполнять театр музыкой, песенками, танцем, незатихающим ни на минуту движением.
У Евгения Богратионовича началось воспаление легких.
С 23 на 24 февраля, с головой, замотанной в мокрое полотенце, с температурой 39°, он ведет репетицию — общую и световую. Работа со светом затягивается далеко за полночь. От беспрерывного мигания болят глаза. Но Евгений Богратионович во что бы то ни стало хочет сегодня закончить: он должен собрать спектакль в одно целое. В четвертом часу, когда актеры были уже совершенно измучены, раздалась его команда:
— Ну, а теперь вся пьеса — от начала до конца.
Поднялись протесты. Евгений Богратионович улыбнулся:
— Ничего, ничего, соберитесь.
Начали. Это был единственный раз, когда он видел свою «Турандот» всю подряд, в гриме и в костюмах. Провожая студийцев домой, он шутит:
— Наши зрители, те, кто далеко живет, уже собираются на спектакль, а мы еще только снимаем гримы.
У него нет сил двинуться. Он звонит домой, чтобы его не ждали до утра, ложится в кабинете на диван.