Упав на колени, я закрыл лицо окровавленными руками и залился слезами, которые текли по моим щекам, как два горячих соленых ручья. Я избежал смерти и, сознавая это, все же никак не мог поверить в то, что жив.
Кто-то со смехом встряхнул меня за плечо.
Я поднял голову и сквозь пелену из слез увидел улыбающегося Брезовира, длинные светлые волосы которого были растрепаны ветром.
– Ты как здесь? – изумился я. – Откуда?
– Крикс дал мне половину войска и велел спешно идти сюда, к вам на подмогу, – ответил Брезовир. – Как видишь, мои люди подоспели вовремя!
* * *
Клувиан со своими воинами сумел-таки прорваться в верхнее помещение воротной башни, перебив всю стражу на стене. Самниты Клувиана, уцелевшие в яростной схватке, с помощью подъемного ворота втянули решетку наверх, открыв доступ в город отряду Ганника и подошедшему войску Брезовира.
Весь день в Аргириппе творились насилия и кровавые ужасы. Истребив всех граждан, кто мог держать в руках оружие, восставшие рабы, разозленные дорогой ценой этой победы, принялись вымещать свою злость на беззащитных женщинах и детях из свободного знатного сословия. Бедноту восставшие не трогали, хотя и в небогатых кварталах Аргириппы не обошлось без грабежей.
Особенно свирепствовали местные невольники, мстившие своим господам и их родственникам за былые унижения, за жестокость при раскрытии недавнего заговора рабов. Месть эта принимала порой совершенно отталкивающие формы. Раздетых донага матрон и их дочерей рабы заставляли ползать в пыли у своих ног с мольбами о пощаде, после чего несчастных женщин подвергали изощренным пыткам и насилиям. Раздетые догола трупы, мужчин, женщин и детей, лежали повсюду на улицах и во дворах, на ступенях храмов и в здании городского совета. Женский плач и крики о помощи не смолкали в Аргириппе до самых сумерек. Вечером победители, пресыщенные жестокостью и пролитой кровью, разбрелись по самым роскошным домам в городе, чтобы за пиршественным столом отпраздновать свой очередной успех.
Приняв ванну и переодевшись в доме, куда меня привел Клувиан, чтобы перевязать мои раны, я долго лежал на ложе в совершенно опустошенном состоянии. Клувиан что-то говорил мне, восхищаясь моим мужеством, наливал в чаши вино, желая выпить за мое спасение. Я с безразличным лицом внимал Клувиану, опоражнивал раз за разом кубок с вином, но ни хмель, ни похвалы Клувиана не могли вывести меня из того апатичного состояния, в каком пребывал мой разум. Мое сознание, находившееся на грани полудремы и бодрствования, было подавлено перенесенным потрясением, близостью смерти, уже дышавшей мне в лицо и отступившей благодаря счастливому стечению обстоятельств.