Саида ожидала увидѣть нѣчто страшное и быть перепуганною, а вмѣсто этого она увидѣла несказанно красивое блѣдное лицо, черные, какъ смоль, кудри, черные, красивые, но какъ бы потухающіе глаза.
Саида наклонилась къ самой рѣшеткѣ. Лежащій узникъ увидалъ ее и кроткимъ, слабымъ взоромъ посмотрѣлъ на нее. Онъ тихо, черезъ силу, произнесъ какія-то слова, но Саида не поняла ихъ. Она стояла, какъ потерянная. Она понимала лишь одно, что видъ этого страдальца узника не внушаетъ ей ни малѣйшаго страха, а чрезмѣрную жалость. Даже болѣе того… Онъ ей милъ!
Узникъ произнесъ два слова, тихо простоналъ и закрылъ глаза.
— Что съ тобой? Что тебѣ нужно? произнесла Санда.
— Хлѣба… отвѣтилъ узникъ на ея языкѣ. — Хлѣба… Я умираю…
Саида, не помыя себя, бросилась бѣжать въ Альказаръ, и уже достигнувъ главной мраморной лѣстннцы, спускавшейся изъ ея горницъ въ садъ, она сообразила, что ей предстоитъ самое мудреное дѣло, какое когда-либо было въ ея жизни.
Ей — дочери калифа — достать кусокъ хлѣба въ великолѣпномъ Альказарѣ повелителя правовѣрныхъ, было невозможно. У кого и зачѣмъ спроситъ она хлѣба въ неурочный часъ? И какіе толки, какое недоумѣніе можетъ возбудить подобнаго рода желаніе съ ея стороны.
Разумѣется, обдумавъ все, Саида, обратилась за помощью къ той же Аиксѣ.
Старуха перепугалась страшно и объяснила, что питомица сама не знаетъ, что говоритъ и что хочетъ сдѣлать. Плѣнные христіане должны безъ исключенія умирать голодомъ. Великій грѣхъ предъ Аллахомъ спасти хотя одного изъ нихъ. Если калифъ узнаетъ о такомъ дѣяніи, то, несмотря на всю любовь свою къ дочери, онъ не помилуеть и ея. Что касается самой Аиксы, то, конечно, калифъ велитъ казнить ее.
Но всѣ увѣренія и клятвы старухи не привели ни къ чему. Саида умоляла объ одномъ: достать скорѣй хлѣба и снести узнику.
Чрезъ нѣсколько времени обѣ мавританки уже пробрались тайкомъ въ чащу сада, двигаясь къ каземату.
Приблизясь къ знакомому уже рѣшетчатому окну, Саида окликнула узника. Онъ повернулъ къ ней блѣдное лицо, открылъ глаза, но не двинулся съ земляного пола. Саида просунула руку въ окно и бросила кусокъ хлѣба на землю.
Съ этого дня ежедневно въ сумерки, иногда вечеромъ, Саида отлравлялась тайкомъ въ нижнюю часть сада и несла всегда въ своемъ раззолоченномъ фартукѣ всякаго рода пищу и кувшинчикъ воды. Все къ тому же окну ходила она.
Узникъ подходилъ къ рѣшеткѣ, просовывалъ руки. Онъ былъ уже не тотъ теперь. Онъ ожилъ. Лицо его не было уже такъ блѣдно и было еще красивѣе. Взоръ былъ иной — не потухающій, а яркій.
Наконецъ, однажды старшій изъ придворныхъ калифа доложилъ повелителю, что взятые въ послѣдней битвѣ Кастильцы, рыцари и простые воины, всѣ уже покончили свое существованіе и что казематъ вновь очищенъ, въ надеждѣ, что новая битва принесетъ новыхъ христіанскихъ собакъ. Но при этомъ придворный объявилъ, что одинъ рыцарь, самый главный изо всѣхъ взятыхъ, родственникъ Кастильскаго короля, живъ и даже здоровъ.