Между тѣмъ во всей столицѣ калифата, такъ же какъ въ самомъ Альказарѣ, было мертвенно тихо. Всѣ ходили печальные и угрюмые.
Давно уже народъ ни разу не видалъ въ лицо своего повелителя. Калифъ совершенно не показывался изъ своега дворца никому.
Причиной всеобщаго унынія была болѣзнь любимой дочери калифа.
Съ того самаго дня, что Саида повстрѣчалась съ отцомъ въ саду, а пища, которую несла она милому плѣннику-христіанину, мгновеннымъ чудомъ обратилась въ цвѣты, молодая мавританка измѣнилась совершенно. Печально смущенное настроеніе ея перешло въ недомоганіе и, наконецъ, она заболѣла и лежала день и ночь.
Встревоженный калифъ созвалъ всѣхъ врачей, какіе были въ калифатѣ, но никто помочь не могъ. Болѣзнь Саиды не поддавалась ничышъ усиліямъ и никакимъ средствамъ. Эту болѣзнь врачи даже и назвать не могли. Дочь калифа сгорала какъ отъ огня и таяла.
Прошло нѣсколько времени и уже не оставалось никакого сомнѣнія, что Саида должна покинуть земной міръ. Теперь только Абенъ-Серрахъ понялъ, до какой степени любилъ свою дочь. Потеря ея представлялась ему горшею, нежели потеря всемогущества, власти и всѣхъ богатствъ Мавританіи. Горе калифа дошло до такого предѣла, которому трудно было бы дать имя.
Абенъ-Серрахъ съ отчаянія, очевидно, потерялъ разсудокъ. Такъ отнеслися бы къ нему его подданные, еслибъ знали что съ нимъ произошло.
Калифъ, бесѣдуя со слабою умирающею дочерью, не только повѣрилъ чуду, совершившемуся на ихъ глазахъ, но, повелитель правовѣрныхъ мусульманъ началъ вѣрить, что чудо это было чудомъ не Аллаха, а чудомъ христіанскаго Бога. И въ горькомъ отчаяніи калифъ сказалъ дочери:
— Я молился страстно за тебя Аллаху! А ты все-таки умираешь… Если такъ, то проси христіанскаго Бога спасти тебя и оставить на землѣ, чтобы жить мнѣ на радость.
— Я готова… Да, я буду Его просить, отвѣтила Саида. И въ первый разъ съ давнихъ поръ улыбнулась она.
Одновременно калифъ объявилъ во всѣ предѣлы, что если выищется на свѣтѣ врачъ какой бы ни было народности и религіи, который спасетъ Саиду, то онъ отдастъ ему тотчасъ же половину своего царства.
Народъ взволновался. Казалось, всѣ врачи перебывали въ Альказарѣ, но при этомъ воззваніи нашлось еще много врачей. Явился одинъ врачъ съ африканскаго берега, явился одинъ Еврей, затѣмъ одинъ христіанинъ изъ Кастиліи. Но изъ нихъ тоже никто не помогъ.
Саида была уже едва жива, лежала безъ движенія, безъ словъ, и только ея красивые синіе глаза казались живьтми — еще въ нихъ только задержалась душа, отлетающая отъ тѣла.