Никита Иванович покашлял в кулак, проделал свое любимое действие с усами.
— А не обессудьте, господин Глюк, закурю я трубочку? Очень я расчувствовался, вспоминаючи…
Феликс Францевич пожал плечами:
— Да ради бога, Никита Иваныч!
— Я вот тут, у окошечка пристроюсь, вам и дым меньше вонять будет…
Никита Иванович раскурил трубку, устроился на широком подоконнике, вполоборота к Глюку, затянулся раза два, задумчиво глядя в черноту за окном – окна номера выходили во двор, – и продолжил:
— Об чем бишь я?.. А, да. Вернулся, значит, Гришка, но уж совсем плох, исхудал, поник – в чем душа держалась? Помирать, надо думать, приехал, чуял, что время. Софья Матвеевна, хоть и зла на него, на Гришку была, а все ж – родной племянник, сразу же к докторам, правда, нашим, местным – и таки поставила кое-как на ноги, правда, на недолгое время. А Елизавету Александровну – это она мне сама говорила – не то, чтобы простила, но и ненависти к той в ней не было, и даже невзлюбить не могла. Убогая она, говорит, малахольная, грех на такую даже и злиться.
Но только Софья Матвеевна Гришку поприжала – он завещание написал, и все отписал на Николеньку, а девочкам только приданое по пяти тысячам. Деньги немаленькие, конечно, но по сравнению с Николенькиным богатством… — тут вдруг Никита Иванович вспомнил о смерти мальчика, всхлипнул, полез за платком, утереться, платка не нашел, осушил слезы рукавом. — Эта-то, Елизавета, как впадет в истерическое свое состояние, так и кричать начинает на девочек: вы бесприданницы, мол, никому не нужные, аспид вырастет, нас выгонит, по миру пойдем! А потом в слезы, и извиняться, и целоваться лезет, ласкаться, и к первому – к Николеньке. А он, бедолашный, только губки кусает, и ответить чем – не знает, потому как с любого его слова снова могут крики начаться да вопли.
— Ну, хорошо, а Елизавета Александровна по завещанию тоже что-то получила?
— Право жить в Полоках пока Николенька не достигнет совершеннолетнего возраста, а после – на его усмотрение. И пожизненный доход с капитала в двадцать тысяч. Не густо.
— А всего капитала сколько?
— Да к полумиллиону приближается без скольки-то тысяч, — сказал веско Никита Иваныч и свысока, пыхнув трубкой, поглядел на Глюка – будто то были собственные его, Зотикова, деньги. — Да и имение на несколько сот тысяч тянет; так что богач будет наш Николенька… — и тут же снова вспомнил о несчастье, и расплакался, совсем уж по-стариковски, рюмсая носом и не утираясь даже и рукавом, и трубку свою отложил.
Феликс Францевич хотел еще спросить, кому теперь должны достаться эти немалые деньги – жене ли, дочерям, или, может быть, Софье Матвеевне, но не стал, дал Зотикову поплакать.