* * *
– Я уже заочно ненавижу Англию. Она какая-то... не такая, – мрачно произнес Дитрих, глядя в окно на проносившиеся мимо пейзажи. Они не были венцом творения природы и не вызывали у парня должного восхищения.
Поняв, что переубеждать его никто не собирается, Ланц растянулся на заднем сидении машины, закрыл глаза и попытался сосредоточиться на музыке, игравшей в наушниках. Какая-то мрачная девушка с не самым красивым в мире голосом пела о том, как уныла жизнь и сколько бед выпадает на долю каждого человека. В чем-то Дитрих был с ней согласен, а потому слушал внимательно, понимая, что в жизни разочарован не только он.
Ещё в конце прошлого года он узнал, что отца переводят на работу в филиал компании, расположенный на территории Англии, а потому всей семье придется перебираться туда. Вообще-то, насильно переселять их никто не собирался, Дитрих вместе с матерью мог спокойно остаться в Берлине и жить там, но отец воспротивился, и сказал, что если переезжать, то только всем вместе. Дитрих скривил недовольную физиономию, но комментировать данное заявление не стал. Давно смирился с тем, что живет в образцово-показательной семье, которая без труда может попасть на обложку журнала с подписью «семья года». Мать с отцом обожали друг друга и, несмотря на двадцатилетний стаж семейной жизни, по-прежнему пребывали в восторге от своей второй половины. Их жизнь была вполне достойна описания в каком-нибудь сопливом дамском романчике с пафосным названием «Пламенный экстаз» или же «Любовь до судорог в кончиках пальцев». Во всяком случае, именно такие названия приходили в голову Дитриха, и почему-то казались смешными. Он вообще в любовь не верил, и верить не собирался. Радовался за родителей, что они такие невероятно сентиментальные особы, способные до седых волос хранить любовные письма друг друга и при каждом удобном случае придаваться воспоминаниям, как это было, но себя на их месте представить не получалось.
В связи с переселением, Дитриху предстояло пойти в новую школу. Об этом событии он думал без должного трепета. Он давно наплевал на общественное мнение, выбивать себе место в школьной элите не собирался, решив, что обязательно займет нейтральную позицию, будет держаться особняком на фоне замороченных одноклассников. Ланцу импонировала мысль о пребывании в одиночестве.
В своей прежней школе он прославился только тем, что почти все время просидел за задней партой, стараясь слиться с фоном, и лишь изредка, когда становилось совсем скучно, выползал из своего змеиного угла, поставив предварительно цель – сделать как можно больше гадостей за определенный отрезок времени. Понятие нормальности у Дитриха было неординарным и колебалось в зависимости от того, насколько счастливым или несчастным он себя чувствовал. Ланца многие опасались и обходили десятой дорогой, чему он был несказанно рад. Ибо излишнее внимание к его не очень скромной персоне не льстило, а раздражало. Все вокруг казались глупцами высшего порядка, с которыми поговорить-то особо не о чем.