Свенельд или Начало государственности (Тюнин) - страница 30

        Докапываясь до сокровенных тайников человеческой души, я сталкивался и с ее благородством, и с бездной пороков, прикрытых учтивостью, лестью и добропорядочностью. Со временем меня перестало волновать и то и другое, и ко всем проявлениям людской сущности я стал относиться и без распаленного зуда нетерпимости, и без рабского унижающего благоволенья.

           «Человек, что огонь, – говорил Пелгусий, – может согреть, а может обжечь». – Так-то оно так, но вот что регулирует это пламя – Пелгусий или не знал, или не хотел делиться своим знанием.

         Что ж, когда шестеро варягов откликнулись на призыв юного Олега, я уже не хуже старого волхва разбирался в хитросплетениях человеческих характеров и без труда читал книгу жизни по морщинистым лицам.

         Свенельд среди прибывших воинов был самый загадочный и незаурядный, но я сразу же почувствовал его неоспоримое превосходство над моими навыками и знаниями, и, с сожалением, ощутил тщетность своих  попыток распознать его тайну. Я испугался внутреннего противостояния с ним, что со мной случилось впервые, и мне даже не пришлось укрощать свою страсть к исследованию человеческих судеб. 

         Рюрик представлял собой кладезь разнообразных достоинств и недостатков, постепенно выплескивающихся наружу по мере моего наблюдения за ним. Я рассмотрел бесчисленное количество пока не затронутых, а, значит, и неведомо как звучащих струн его души – и мне стало ясно, что я   привязан к нему прочнее, чем Пелгусий к безмолвным идолам.

        Что же касается Синеуса и Трувора, посланных вместе со мной за варяжскими дружинами, то они представлялись мне одноцветными осколками в мозаике заморского мира, одноликой тенью старшего брата.

         За время плавания мне удалось выведать у Трувора, наиболее открытого из варягов, историю рода Рюрика. Синеус же почти все время молчаливо сидел у кормила, тут же засыпая в редкие минуты отдыха, и все же через третью ночь, подмешав в воду бесследно растворяющийся, безвкусный порошок, позаимствованный у Пелгусия, я попытался вызвать его на откровенность.

 – Куда мы плывем, Синеус?

 – Мы должны найти остров.

 – Он же исчез, и искать его бесполезно.

 – Я говорю не о нем.

 – Послушай, Синеус, я должен знать, что мы ищем, у нас общая цель, и, мы  одно целое, как две руки  у человека!

 – Пожалуй, ты прав!

 – Так куда же мы плывем?

 – Даже Трувор не знает куда.

 – Ты хочешь, чтобы я подозвал его к нам?

 – Нет.

        Я стал сомневаться в действии расслабляющего порошка Пелгусия –  нервы   бессменного кормчего были измотаны до предела, но снадобье оказалось бессильно перед человеческой волей, взявшей вверх над усталостью и помутнением рассудка. Но все же плотина недоверия  была прорванана следующий день, когда солнце зашло за тучи, и катящиеся навстречу нам волны стали вырастать до устрашающих размеров.