И кинулся к мусорному ведру. Оно было пустым – наверное, с утра его вынесла мама. Перспектива найти вчерашний листок отпадала.
"Интересная шутка", – думал я, разгребая снег перед собой. Я пробрался, наконец, к остановке. Подошел трамвай, изукрашенный морозом, словно пасхальное яйцо. В салоне было тепло и свободно. Я опустился на пластиковое сиденье и поставил дипломат себе на колени.
– Расплачиваемся за проезд, – прозвучал за спиной голос кондуктора. – Что у вас за проезд, молодой человек?
– Проездной, – автоматически брякнул я.
И тут же подумал: "Какой к черту проездной! Месяц-то кончился!" – Предъявите, пожалуйста.
Деваться было некуда. С нехорошим предчувствием я полез в карман куртки. Если возмутится, что показываю ему просроченный проездной, то будет весьма неприятно выслушивать мораль на тему лжи сотрудникам транспорта, находящимся на работе. А если не возмутится, то и того хуже.
Я развернул свой студенческий, внутрь которого был вложен синенький проездной на февраль месяц, и услышал: "Хорошо. Спасибо". Сердце мое екнуло и запрыгало в груди.
– Чего хорошо-то?! – чуть было не заорал я кондуктору вслед, но вовремя сдержался, так как не был уверен, рассмотрел ли он мой билет или отвернулся, как только я вытащил студенческий.
У дверей института я встретил Катю.
– Здравствуй, Катенька! Здравствуй, милая, – прошептал я ей, незаметно подойдя сзади.
Она обернулась и, вместо приветствия, поцеловала меня. Ее губы были мягкими, и перед этим мягким теплом вмиг отступили все заботы. Я даже усомнился в глупом утреннем происшествии, и понял, что мне нечего подарить ей в этот снежный весенний день.
– Вьюжный выдался февраль, – сказала она, оторвавшись от моих губ.
Я сглотнул комок в горле.
– Ага, – сипло прошептал я в ответ.
– Идем, – она схватила меня под локоть и потащила в аудиторию.
В кабинете царила непонятная суета. Я поймал вечно спешащего Серегу и спросил его, что случилось.
– Ты что, не в курсе?! – задыхаясь от бега, выпалил он. – Деканат устраивает контрольный срез по "вышке", – и он помчался куда-то дальше.
Екатерина вывалила на стол толстый том Пикунова и принялась его листать. Я сел и стал просто ждать начала урока.
Вошел наш седовласый лектор и велел приготовить нам двойные листочки.
– Подпишите их, как обычно, – сказал он, – и поставьте дату. Сегодня, – он поднял рукав, чтобы посмотреть на свои часы, – тридцать первое февраля, – произнес он буднично.
Катя уже давно поставила "31-02-24" и сидела, устремив взгляд на доску. Я обернулся. У Наташи на листе я заметил только одно слово "февраль" и не стал смотреть дальше. Добил меня Серега, который, высунув от старания набок кончик языка, выводил каллиграфическим почерком число тридцать один.