Я вскочил во весь рост, не чуя себя от бешенства.
– Да вы что, с ума, что ли, все посходили, – дурным голосом завопил я, – какое к дьяволу тридцать первое февраля?! В феврале только двадцать девять дней!!
Катя испуганно смотрела на меня снизу. Федор Семенович удивленно хмурил густые брови. Больше я ничего не помню.
В кабинете у психолога было очень уютно: мягкий диван, зеленые шторы на окнах, его спокойный бас – вся обстановка очень расслабляла.
– Итак, – сказал он, – давайте уточним. Вы уверяете, что в месяце не может быть тридцати одного дня?
– Нет, почему же, – возразил я, – в январе, марте – пожалуйста, но не в феврале же!
– А сколько должно быть в феврале? – вкрадчиво поинтересовался он.
– Двадцать восемь или двадцать девять.
– Или?
– Ну, високосные годы, там…
– Какие?
– Високосные. Високосным называется год, который нацело делится… – я спохватился, подумав, какой же нонсенс происходит. Я объясняю мужику, лет на тридцать старше меня, что такое високосный год. Бред!
– Продолжайте, что же вы остановились. Это весьма интересно.
– Интересно?! -вспылил я. – Если бы мне вчера сказали, что кому-то будет интересно слушать, что в апреле тридцать дней, а в октябре тридцать один, то я бы рассмеялся ему в лицо, – я заставил себя успокоиться и откинулся на спинку.
– Тридцать? – недоуменно переспросил он. – Вы же говорили…
– Ничего я не говорил, – отрезал я, – и впредь не скажу по этому поводу.
Психолог пригласил в кабинет мою мать. Она вошла и посмотрела на меня печальными серыми глазами.
– Все в порядке, ма, – сказал я.
– Ничего страшного, – добавил психолог. – Легкий стресс, переутомление. Дезориентация во времени у мальчика отсутствует. Что же касается недоразумения насчет дат, то здесь, возможно, сказалась институтская нагрузка. Вероятно, мальчик любит читать фантастику?
– Не оторвешь! – согласилась мать.
– Вот! – веско сказал он. – Это могло отразиться на неустоявшейся психике. В целом же, все нормально. Ему нужен небольшой отдых.
Я с интересом слушал всю эту ахинею о своей неустоявшейся психике, а затем деловито произнес:
– Так может, кто мне расскажет, почему в мартобре сорок шесть с четвертью дней, а в июрле только три и семь в периоде?
– С удовольствием, – сказал психолог. – А вы наведаетесь ко мне через полгода.
Я поднялся с дивана.
– Обязательно, – ответила ему моя мать.
На опушке леса пылал костер. Ввосьмером в сгустившейся тьме мы сидели вокруг него и пили – кто чай из термосов, а кто – "Черниговское" из темных бутылок. Из колонок приемника, настроенного на эфэмовскую станцию, тихо сочилась мелодия.