Иезуиты оказались прекрасными теоретиками лжи и клятвопреступления. Об этом они написали немало страниц. Приведем некоторые мнения. «Позволительно, — говорит X. де-Карденс, — давать клятву в важных и неважных делах с намерением не сдержать ее, если есть достаточное основание на это». Иногда позволительно говорить двумысленно и обманывать судей, пишет о. Кастропалос, если есть уважительное основание скрыть истину. Например, чтобы не быть казненным за убийство, необходимо притворство, и оно вполне позволительно в подобном случае и не составляет ни малейшего греха. В таких обстоятельствах дозволительно даже дать двусмысленную клятву, потому что первый долг человека, который выше всего — заботиться о сохранении своей жизни всеми зависящими от него средствами. В этом отношении со мною согласны ученейшие наши богословы, так что я могу сослаться на сочинения Наварры Толетта, Суареса, Валенсии и Лесия. «Будучи допрашиваем о каком-нибудь совершенном тобою поступке, — поучает Бонацин, — не вменяй себе в обязанность сознаваться, пока можешь приискать правдоподобные уловки. Если при судебном допросе ты видишь, что из сознания проступка произойдет для тебя большой и важный вред, смело отрицай, говоря, что не делал, но выражайся так, чтобы впоследствии иметь возможность истолковать свои слова, как угодно. Если тебя будут спрашивать о сообщниках, то и тут молчи и отвечай неправду, а всего лучше говорить так, чтобы истинный смысл ответа был непонятен». А вот остроумное рассуждение о взятке, о. Таберна: «Спрашивают, обязан ли судья возвратить взятку, поднесенную ему одной из сторон за решение дела в ее пользу? Отвечаю: он обязан возвратить взятку, если дело, за которое она дана, правое; но если дело, за которое ему дали деньги или ценную вещь, несправедливо, то он вправе удержать взятку, потому что заслужил ее».
Но особенно много изобретательности проявили иезуиты в создании теории самозащиты. С точки зрения иезуитских богословов всякий вправе мстить обидчику не только судебным путем, но и клеветою, позорением его чести и маранием его доброго имени; «Оклеветав его, — говорит о. Тамбурино, — можно быть уверенным, что найдется множество людей, которые будут клясться, что клевета справедлива, потому что люди вообще от природы злы и любят зло, так что обидчик, наконец, совершенно лишится чести и всякий будет указывать на него пальцами». Не менее откровенен о. Штатлер: «Будучи кем-либо опозорен, человек имеет полное право лишить обидчика той репутации, благодаря которой он находит доверие к своим клеветам; для этого можно обнаружить и обличить какой-либо тайный проступок его или преступление. Можно даже выдумать об обидчике какую-нибудь клевету, если нет другого средства справиться с ним и лишить его клевету доверия». Некоторые из иезуитов приходили даже к мысли, что клеветника можно убить. Так, профессор парижской коллегии, о. Герро поучал своих учеников: «Будучи оклеветан перед государем, судом, или другим влиятельным лицом, и не имея возможности восстановить свою репутацию иначе, как убийством клеветника, я вправе убить его. Я вправе даже сделать это и в том случае, если поступок, в котором он обвиняет меня, действительно совершен мною, но так тайно, что судебному следствию трудно открыть его». Ту же мысль о законности и дозволенности убийства еще более полно развивают Экскобар и Бузенбаум. Первый в своем «нравственном богословии» утверждает, что «человека можно убить, если того требует общее благо или личная безопасность». А второй, развивая эту мысль, учил: «Для защиты своей жизни, здоровья или чести даже сыну позволительно убить отца, монаху — аббата и подданному — государя». Мы увидим, что эта мысль не осталась только теоретическим положением, а была воплощена в жизнь, так как иезуиты принимали деятельное участие и были вдохновителями ряда цареубийств. Если Экскобар оправдывал убийство идеей общественного блага, то иезуит Генрикес проповедывал убийство, не прикрываясь никакими общественными идеями. Так, он учил своих последователей: «Если духовное лицо, имея связь с замужней женщиной и будучи пойман мужем, убьет его, защищая свою честь и жизнь, то не только останется прав, но и не лишится возможности отправлять церковные требы».