Лив поднял лук и выпустил, почти не целясь, одну за другой две стрелы. Удирающий во все лопатки лиходей заимел между ними, лопатками, нечто, несовместимое с дальнейшей жизнью. Совершив по инерции еще три шага, он сказал на керетьском языке: "За что?" и покатился по земле, ломая оперение торчавшей в спине стрелы.
Некогда колеблющийся в решении смываться тип оказался пригвождённым к широкому стволу разлапистой ели. Он потрогал древко стрелы, торчащее в своей груди, пробормотал на олангском языке самый популярный на данный момент вопрос: "За что?" и обмяк.
Илейко отбросил чужой лук и заорал во всю мощь своих легких:
— Мочи козлов!
Хватит на сегодня убийств, неистребленные "заклятые", что стерегли овраг с лешим, почувствовали непреодолимое желание оказаться за тридевять земель и побежали со всех ног врассыпную, в тайне лелея мечту к ночи одолеть хотя бы пять из двадцати семи уготованных отрезков пути. Илейко за ними не побежал. Где-то вдалеке затерялся, проткнутый сосновыми ветками, развеянный рябиновыми побегами крик на слэйвинском: "Гуще мажь, Гущин!"
— Я не Гущин, — медленно, едва слышно, произнес Илейко.
Он подошел к мертвой, практически безголовой, "заклятой" девушке, левой, необожженной, рукой осторожно прикоснулся к рукояти святогоровой булавы. Она была обычная, не горячая и не холодная, только испачканная очень. Стараясь не смотреть, что отмывает в озерной воде, Илейко привел оружие в божеский вид. Только после этого он вернулся к оврагу.
Зараза дрожала кожей, как лошадь. Да, собственно говоря, она таковой и была.
— Свинья, собака, — проговорил лив успокоительные для кобылы слова и погладил кобылу по шее. Та посмотрела на человека, вроде бы даже с укоризной, прикоснулась мягкими теплыми губами к обожженной ладони и глубоко вздохнула.
Мишка лежал ничком. Илейко недоуменно осмотрел его на предмет торчащих стрел, ножевых порезов или отсутствия некоторых органов, например, головы. Да вроде издалека Хийси выглядел неповрежденным. Лив повернул лешего за плечо, чтоб тот был лицом кверху.
— Поздравляю, командир, с тебя новые штаны, — сказал леший, едва только Илейко похлопал его по щекам. Сказал одними губами, просто просипел, не открывая глаз.
Лив принес с озера воды и побрызгал ею на Мишку. Тот вздохнул и выдавил из себя пародию на улыбку:
— Ой, как хорошо.
Потом добавил:
— Мы победили?
— А то! — ответил Илейко. — Зачем тебе мои штаны?
— В свои я накидал.
Лив не улыбнулся. Если во время помощи товарищу случаются казусы с организмом, это говорит всего лишь о том, что дух настолько силен, что тело зачастую не может справиться с принятой нагрузкой. Это доблесть, а не постыдство. Правда, с ним самим такая доблесть пока не случалась. И, честно говоря, хотелось надеяться, что без этого как-то обойдется.