Сильный огонь заставил взвод начать отход. Пока работал пулемет Фадеева, Сергей в три прыжка достиг развалин на противоположной стороне улицы, залег и открыл огонь. Вскоре рядом оказался и Фадеев. Теперь короткими перебежками надо было выбираться за кишлак — и в горы. Они поднялись, но тупой удар в плечо снова опрокинул Копылкова на землю. Тут-то Фадеев и сказал:
— Ну, Серега, после того, как на заставе тебя ранило, второй раз, считай, «духи» отметили. Смотри, судьбу можно испытывать трижды, потом отвернется.
В шутку, конечно, сказал. Бой закончился неожиданно быстро. Вызванные по рации «вертушки» расстреляли засаду с воздуха. И ранение оказалось не таким уж и серьезным.
...«Пусть третий, лишь бы не последний»,— думал теперь Сергей, приподнимаясь и стараясь не задеть проволоку. И в этот момент засвистели, зацокали о сухую землю рядом с ним пули. Душманы вели прицельный огонь по хорошо видимым на открытой местности и неподвижно лежавшим бойцам.
Массированный огонь с поста заставил замолчать пулемет «духов». Оттуда уже бежали солдаты вместе со своим командиром прапорщиком Кутыкамбаевым. Копылков хотел было встать, но острая боль резанула по ногам, и он потерял сознание. Очнулся уже на плащ-палатке, на которой его несли. Потом на посту кто-то пытался напоить Сергея сладким чаем, но пить он не мог — кружилась голова, тошнило, да и боль была нестерпимой. Его ранило в обе ноги, Волкова — в живот...
Мы возвращались в Баграм. Я сидел на крышке люка бэтээра, упираясь ногой в ствол пулемета. Так надежней, дороги здесь ухабистые. О минах стараешься не думать, хотя, если не повезет, взрывной волной лишь сбросит на землю — в этом случае наверху больше шансов остаться в живых, чем находясь внутри бронированной машины.
По обеим сторонам дороги, на пустынных коричневатых землях — разбросанная покореженная военная техника: сожженные машины, разорванные на куски взрывом БМП. Вокруг кучи снарядных гильз, черные от дыма и пороховой копоти воронки. И в этом металлоломе войны копаются мальчишки. А дальше глиняные бугры разрушенных кишлаков, мертвые поля, над которыми в очень чистом и очень голубом небе висит ослепительное солнце. Здесь оно лишь резче подчеркивает страшные раны земли, ее боль. Ведь за каждой воронкой или разбитой машиной — жизни советских и афганских солдат.
Побеседовать с танкистами нам долго не удавалось. Василий Бордак и Юрий Живов, наверное, думали, что про них вообще забыли. А у нас просто не было времени: то мы в музее части, то на встрече с представительницами кишлачных женсоветов, то на совещании командиров застав и постов, о котором узнали случайно, но не принять в нем участия, естественно, не могли...