Скоро у нее нашелся союзник — знаменитый писатель Габриеле Д’Аннунцио, призывавший «освободить искусство от гнета буржуазности». В Венеции он целый вечер катался с ней на гондоле и говорил, говорил… Ей казалось, что никто в жизни не понимал ее лучше. Они стали любовниками. Он обещал написать для нее пьесу, больше того, построить целый театр среди любимых ею зеленых холмов Тосканы, где она играла бы под открытым небом античные драмы. Дело было за малым — заработать денег, и Дузе согласилась отправиться в долгое турне по Америке. На сей раз публика принимала ее восторженно, особенно женщины — набравшись новых идей, актриса публично высказалась против «женского рабства», и местные суфражистки сделали ей громкую рекламу. В Вашингтоне ее принял президент Кливленд, а Томас Эдисон записал ее игру в «Даме с камелиями» на фонограф. Увы, валик оказался испорченным, и голос Дузе погиб для потомков. Не сложились и ее отношения с кино — немой фильм «Пепел» по роману Грации Деледды остался единственным в ее карьере. Это символично — ратуя за перемены, Элеонора осталась человеком XIX века, непривычным к новой технике и боявшимся ее.
Во время египетских гастролей Дузе посетила знаменитые пирамиды. 1890 год. Фото: ALINARI/PHOTAS
По возвращении она узнала, что Д’Аннунцио действительно написал для нее пьесу «Мертвый город» и… отдал ее Саре Бернар, пообещавшей обеспечить автору всеевропейскую известность. Ради славы писатель легко пожертвовал словом, данным возлюбленной. Не собирался он отказываться и от романов с многочисленными поклонницами. Талантливый Д’Аннунцио был очень амбициозен, самовлюблен и напыщен. Эти черты отразились и в его творчестве, недаром в современной Италии его почитают, но не читают. Быстро раскусив своего любовника, Дузе осталась с ним — ее подкупило то, что в романе «Пламя» он изобразил ее как великую актрису, страдающую от черствости любимого мужчины, но великодушно прощающую его. В 1897 году они с Д’Аннунцио открыли собственный театр, где ставились главным образом его пьесы. Непривычные зрителям постановки не имели успеха. Элеонору обвиняли в том, что она утратила естественность, что ее монологи звучат деревянно — а она всего лишь прилежно воспроизводила на сцене ходульных героинь Габриеле. Вторя ему, она восклицала: «О невежественная Италия! Когда же ты научишься ценить настоящий талант?»
Новые спектакли Дузе получили признание прежде всего за границей, где Д’Аннунцио полюбили больше, чем на родине. Ей рукоплескали русские символисты, а молодой Джеймс Джойс, видевший ее на лондонской сцене, тщетно рвался высказать ей свои восторги — актриса никого не пускала в свою гримерную. «Храм искусства должен быть свят!» — утверждала она. Однажды в Париже, когда она вышла на сцену, публика еще рассаживалась по местам, смеясь и переговариваясь. Элеонора тут же ушла и вернулась только тогда, когда в зале воцарилась тишина. И все-таки Париж, столица мирового театра, тоже склонился к ногам Дузе. Ее «Даму с камелиями» почтила присутствием Сара Бернар, за реакцией которой зорко следила не только Элеонора, но и многочисленные репортеры. В первом же акте из ее ложи донесся возглас «Браво!», но потом актриса удалилась не в силах наблюдать триумф соперницы. Сара, которая была старше на 14 лет, выходила играть до глубокой старости, точнее, выезжала в инвалидном кресле, когда ей ампутировали ногу. Она не могла без театра и пережила Дузе если не в жизни, то на сцене.