Герцог Мединский, подобно его сюзерену, был известен как ревностный защитник веры. Он одно время состоял даже членом трибунала Святой инквизиции и верил, конечно, что его флот идет на святое дело. Даже флагманские корабли (формально в Армаду входило шесть флотилий: «Андалусия», «Кастилия», «Португалия», «Бискайя» «Левант» и «Гвипуско») подчеркнуто назывались именами святых: «Сан Мартин», «Сан Франсиско», «Сан Лоренсо», «Сан Луис». На знамени общего флагмана «Сан Мартин» был изображен лик Христа, а на корме реяло полотнище с Пресвятой Девой. Все указывало на то, что сам Господь несет Англии заслуженную кару… Но реальные обстоятельства заставляли усомниться в возможностях Армады. Пока корабли латались в доках, адмирал писал королю, что «идти в наступление, даже имея в своем распоряжении силы, отнюдь не превосходящие неприятеля, дело рискованное, а когда этих сил меньше, тем более что людям не хватает опыта, этот риск увеличивается многократно». По его словам, «мало кто из моих людей (если таковые имеются вообще) способен оказаться на высоте поставленной перед ними задачи». Методически перечислив все затруднения, герцог Мединский заключил письмо словами: «Риска можно было бы избежать, заключив с противником почетный мир».
28 мая 1588 года. Еще несколько минут — и корабли Армады под колокольный звон покинут лиссабонский порт. AISA/VOSTOCK PHOTO
Филипп, хоть и славился не меньшей осторожностью, чем его гранд, все же остался недоволен полученным известием. Дело в том, что этому выдающемуся монарху было свойственно еще одно примечательное качество — мистицизм натуры на грани визионерства. Об этом писали многие его современники — от Лопе де Веги до Маргариты Наваррской. Король пришел к выводу, что сам Господь, покровительствующий Испании как вернейшей из его стран, испытывает твердость ее веры. Филипп был настолько убежден в этом, что решил играть и вовсе в открытую: положившись на Бога, он даже разгласил численность своих сил — по городам Европы ходили официальные списки судов Армады. 12 июля из Эскориала пришел приказ — во что бы то ни стало продолжать поход.
А с пребывавшей в унынии Англией при получении точных сведений о начале похода вдруг произошла неожиданная метаморфоза. Повсюду формировалось ополчение, к июню тысячи новых и уже вымуштрованных пехотинцев собрались в Тилбери. «Приятно было наблюдать за солдатами на марше, — свидетельствует современник. — Лица у них раскраснелись, отовсюду слышались воинственные возгласы, люди от радости чуть не плясали». Стихийно усилились преследования католиков — «пособников агрессора». Подозрительных немедленно задерживали, несмотря на закрепленную еще Великой хартией вольностей презумпцию невиновности (собственно, Англия и возродила эту юридическую норму, забытую с римских времен). Плотники-корабельщики трудились и днем и ночью — на верфях не смолкали звуки топоров. Итогом стало невиданное возрастание боевой мощи флота в столь короткие сроки. Армаду готовы были встретить 140 новых кораблей. А еще весной 1588-го королевский флот насчитывал всего 34 судна.