Утром передали пленных и трофейные плавсредства людям графа Анжуйского, чтобы сами могли нападать на снабженцев. Те, правда, больше не приближались к городу. На следующий день повертелись на приличном расстоянии и ушли ставить сети. Рыбалка – занятие менее прибыльное, зато больше шансов остаться живым и сохранить лодку. Снабжение города с моря мы перекрыли наглухо.
Полтора месяца понадобилось жителям города, чтобы понять бесперспективность дальнейшей обороны. Затем начались переговоры. Торг был долгим и эмоциональным. Как я понял, торговались ради самого процесса. Графу Жоффруа не было смысла отдавать на разграбление город, который станет его собственностью, а горожанам хотелось хоть как-то скрасить горечь поражения. В конечном итоге они открыли ворота.
Как мне рассказали позже, Жоффруа, граф Анжуйский, въехал в город только со своей свитой. На городской площади у собора жители города поклялись служить ему верой и правдой и исправно платить налоги. Граф Жоффруа подтвердил их самоуправление и еще какие-то привилегии, данные предыдущими правителями. После чего был пир для избранных и народные гуляния для остальных. Мы в это время стояли на якоре на рейде, подсчитывая, сколько денег заработали, ничего не делая.
После трех дней отдыха (интересно, от чего это они отдыхали?!), армия отправилась в сторону Руана. По пути нам попадались небольшие крепости, которые сдавались через три дня плюс минус пара дней. Я сопровождал армию по морю. Когда она находилось недалеко от берега, перебирался на сушу и вместе со своими рыцарями принимал участие в грабеже деревень несговорчивых сеньоров. Боевых действия не было, если не считать болтов из арбалета в спину зазевавшемуся солдату. Это крестьяне благодарили за грабежи.
К Рождеству добрались до самого Руана. Я бывал в этом порту в двадцать первом веке. Помню, что высота прилива здесь всего метра два, а вот в Гавре, который расположен возле впадения Сены в пролив Ла-Манш – семь с половиной. Сена в то время превратилась в безжизненную сточную канаву, в которой не водились ни рыба, ни лягушки, ни пьяных русских туристов, а Руан – в столицу заштатной провинции. О былых временах напоминал лишь кафедральный собор Нотр-Дам – впечатляющий образец готики. В свое время он послужил натурой для Клода Моне. Как я понял со слов экскурсовода – пахнущей фиалками, пожилой дамы, внучки белоэмигрантов, – именно для этого собор и был построен.
Интересно складывается судьба у разных город. На месте столицы огромного государства остаются одни руины, а на месте зачуханной деревеньки появляется столица. Кто в двенадцатом веке знал о существовании Москвы? Разве что боярин, которому она принадлежала. А сколько человек за пределами Франции в двадцать первом веке знают о существовании Руана? Я имею в виду не само слово «Руан», а что из себя представляет этот город. Наверное, через несколько веков и Москва превратится в провинциальный городишко. Земля не может долго переносить такое скопление мерзости в одном месте.