– Помогите! – сам собой вырвался из него сдавленный хрип.
Он прислушался. На зов кто-то спешил; чье-то лицо тёмным призраком склонилось над ловушкой... Мещерин отпрянул: это был Бату! Чтобы оказаться в пещере, Бату пришлось уже плыть под водой, он был насквозь мокрым, мокрой была и сабля в его руке. Еще тяжело дыша, он присел над ловушкой, оценил, насколько устойчиво, надежно замерла глыба. Она дрогнула, и он протянул руку Мещерину.
– Хватайся! – приказал он. – Я поклялся, ты умрешь последним!
Он вытащил Мещерина и оставил его, будто зная, что тот прочнее, чем железной цепью, прикован к сокровищнице, и пойдёт следом, чтобы любой ценой узнать её тайну. Затем побежал к другому проходу, где пропал в сплошной тьме, как будто растворился в ней. Приближаясь к тому входу и опять всматриваясь в нечёткое выбитое сверху изображение, Мещерин наконец-то разобрался, что оно означало, – свинью, похожую на ту, что он столько раз видел процарапанной возле одной из двенадцати граней золотой плашки. Двенадцать граней плашки, двенадцать мрачных проходов, и только проход под изображением свиньи вел к сокровищам. Тяжелое разочарование, казалось, приобрело вещественную тяжесть, грузом навалилось на плечи Мещерина, – не он первым увидит сокровищницу такой, какой ее оставил сам Чингисхан. Первым после Бессмертного ее увидит Борис, который искал его и с ходу разгадал значение и назначение изображений.
Усталость от такого вывода подтолкнула Мещерина к воде у свода. Надо было смыть с себя склизкую жижу и, если ни первым, хотя бы чистым явиться к месту близкой к разгадке тайны этой горы.
Он вздрогнул, услышав позади, как старчески закряхтела, стронулась глыба и наглухо накрыла ловушку.
Мещерин не ошибся, Борис, действительно, полагал, что тот скрылся во мраке зияния под изображением свиньи. И когда вооружённый Бату вынырнул у свода и, увидев его и девушку, выразил на лице хищное удовлетворение, он не стал тратить время на уточнение этого предположения, осматривать грязь в поисках оставленных следов Мещерина, поспешно шагнул в ту же мрачную темноту. Настя выпустила его руку, но не отставала, следуя за вызываемым им шорохом. Вскоре он споткнулся о высокую ступень, расцарапал левую голень и стал осторожнее, замедлил шаги. Ощупывая ногами ступени лестницы, они поднялись кверху, затем вдоль стены пошли узким и меняющим направления проходом. Тьма была, хоть глаз выколи, им приходилось с предельной настороженностью ступать вперёд и заворачивать, потом только спускаться по каменным лестницам, небольшим, в пять-шесть ступеней, между которыми идти короткими ходами. Казалось, это был путь вглубь земли, где находилась преисподняя. Воздух стал затхлым и каким-то безжизненным. И всё же Настя до ужаса боялась наступить в темноте на что-нибудь живое, на какого-нибудь гада. Однако тишина стояла мертвящая, гнетущая, если в этом месте и обитало что-то живое, в звуках оно себя не выражало и под ноги не попадалось. Неожиданно Борис натолкнулся на поперечную стену. Они очутились в тупике. Но справа он нащупал массивное кольцо. Оно было из металла, который оказался изъеденным ржей настолько, что ржа крошилась под пальцами.