– Ну так ложись и преставься.
– Нет. Я – не ты. Я не трус. Я живу с последствиями своих поступков. И я живу.
– Что ж, тогда пожалуй – смотри!
– Нет. Это сон. Я могу его прервать.
– Нет, не можешь. Ты знаешь это. Не раньше, чем это произойдет.
– Отпусти меня, Байрон.
– Я тоже могу быть мелочным.
Он пытался отвернуться, но сцена преследовала его.
Это должно было стать решающим ударом. С восстанием было бы покончено, мятежники оказались бы на коленях. Двести лучших, его самых верных…
Он все еще слышал их крики, еще чувствовал ужас их уничтожения, содрогание их уходящих жизней, их душ.
– Ты сбежал, – сказал Байрон. – Ты нашел лазейку секундами раньше и сбежал. Ты спасал свою шкуру и оставил твоих людей умирать.
– Они так или иначе шли на смерть. Я ничего не мог сделать.
– И ты назвал трусом меня.
– Замолчи.
– Смотри на них, Бестер.
– Замолчи!
– Смотри, – глаза Байрона стали провалами, провалами в черепе, и пламя было повсюду. Байрон был Сатаной, окруженным проклятыми душами.
– Смотри! – Байрон был Бестером, ледяным лицом в зеркале, улыбавшимся без веселости и тепла.
– Замолчи!
Тут он проснулся в тот момент, когда кто-то пытался его убить.
Старый инстинкт рывком послал его руку к отсутствующему PPG, но еще более старый со скоростью света выдал ментальную атаку. Иногда меж двух вздохов умещалась жизнь и смерть.
В данном случае, к счастью, между вдохом и выдохом в момент пробуждения он осознал, что не нападение, что над ним склонилась Луиза, выражение беспокойства исчезает с ее лица, как марсианский лед, тронутый первым лучом солнца.
– Месье Кауфман? Вы в порядке?
На мгновение он удивился, к кому она обращается, но затем все сфокусировалось. Клод Кауфман. Это имя, которое ему дали.
– Что вы делаете у меня в комнате? – спросил он.
– Прежде всего, это моя комната – я все еще владею ею. Во-вторых, я услышала, что вы тут кричите, будто дракха увидели. Я подумала, что вам плохо, – теперь вижу, что это, должно быть, был дурной сон.
– Да, – подтвердил Бестер, – дурной сон. Извините, просто было неловко проснуться и увидеть вас тут, особенно после этого кошмара.
– Часто так?
– Бывает.
– Моему отцу тоже снились кошмары, – сказала она. – О войне. Войне между Землей и Минбаром.
– Война не из тех вещей, что забываются, – суховато сказал Бестер.
– Нет. Полагаю, что не из тех.
Он заметил острия бледнозолотого света, проникавшего сквозь щели между шторами, превращавшие пылинки в крохотные яростные солнца. – Который час?
– Почти одиннадцать.
– Значит, завтрак я пропустил, не так ли?
Выражение ее лица несколько смягчилось.