У Клайва Льюиса есть роман «Пока мы лиц не обрели», он, может, к христианству не имеет отношения. Так вот, пока мы по-настоящему не обрели христианских лиц, как мы можем обратиться ко Христу? Но как только лица человеческое и Христово встретятся — тогда состоится все! Человек, смотрящий на Христа, необыкновенно красив. А как только он от Христа отворачивается, он теряет внутреннюю красоту и человечность.
Мы потеряли все человеческое в нашей ужасной российской истории, когда в человеке все уничтожалось, до сих пор люди считаются грязью под ногами. Мэр Читы сожалеет, что нет лицензии на отстрел бомжей. И мы во многом с ним согласны: бездомные мешают нам своим запахом, они не люди для нас, лучше бы их не было. Но как только не будет их, не будет и нас. Если мы видим в них людей — мы существуем, если нет — нет.
—Напрашиваетсянаивныйвопрос:ачтозначитувидетьвчеловекечеловека?
— Когда вы воспринимаете человека целиком, вне зависимости от его облика и взглядов. Например, я верующий, а он агностик, он либерал, а я-то другой. Он мой враг. И все: я не увидел в нем человека, а он — во мне.
Нужны друг другу
—Чтоможносделатьстойокрошкой,которуюпредставляетсобойсейчасобщественноесознание?Может,какпредставительцеркви,выпосоветуетевернутьсякрелигииилиукажетехотябыприблизительныйпуть?
— К религии нельзя вернуться исключительно при помощи погружения в нее или ее преподавания. Есть много иных способов. Путь к Богу — это прежде всего путь осмысления самого себя. Часто он начинается с воспитания чувств: ощущения, понимания, переживания собственной боли и другого человека, сострадания. Волонтерское движение, например, очень этому способствует: вспомните Крымск, сбор средств нуждающимся в соцсетях и так далее. Люди просыпаются. Они могут чувствовать, могут вернуться к религии через осмысление себя.
—ВЗападнойЕвропе,вотличиеотРоссии,человекусочувствуют.Ноэточеловеколюбиепринципиальносветское.
— На самом деле на Западе происходит примерно то же, что и в России. Но в России всегда все делается с ужасающей обнаженностью. Это страна контрастов и резкости. На Западе же все под определенным гламурным флером, под таким симулякром настоящего гуманизма. По сути же процесс один и тот же. Мы говорим о тех социальных гарантиях, которые есть на Западе. Действительно, в Европе, например, невозможно представить, чтобы где-нибудь в интернете висели картинки с детьми, умирающими от болезни, потому что у них не хватает денег на операцию. Там другие социальные дома для престарелых, нищих, но суть-то все же немножко другая. Несмотря на то, что основа всего этого все-таки христианские потенции, не разрушенные европейские традиции, которые еще долго будут по инерции работать. Благополучному и уверенному в себе европейцу гораздо проще заплатить деньги за свою безопасность: чтобы бомж был накормлен, а преступник в тюрьме был окультурен и адаптирован к нормальной жизни. Еще какие-то вещи пусть будут сделаны так, чтобы лично это касалось обывателя в самой малой степени. Идея такая: иди, я заплачу деньги, то есть я не буду отстреливать тебя, как губернатор Читы. Но я лучше заплачу, чтобы тебя не видеть и не слышать, чтобы ты в мою жизнь не входил. Просто система-то более развита и цивилизована. Но осмысление, по сути, сводится все больше и больше к одному и тому же: я не хочу тебя видеть.