Но ей хотелось, чтобы эти простые, прямые слова были им сказаны.
Зоя любила морально-этические проблемы. Тоном многоопытного человека она объясняла:
— В нынешнее время не принято говорить «Я тебя люблю» или «Будь моей женой». Это архаизм. Прошлый век. Сейчас вполне достаточна такая формула: «Я к тебе очень хорошо отношусь»…
— Рубик тебе так и сказал? — скептически интересовалась Рузанна.
— Ну, Рубик раньше был очень застенчивый. Он мне письмо прислал. А в письме как-то не напишешь: «Я к тебе хорошо отношусь». Пришлось по-старому. Но, знаешь, такие вещи угадываешь. Если, конечно, в человеке есть чуткость.
Рузанна была достаточно чуткой. Она понимала, что Грант ее любит, и знала, что надо мириться с неустроенностью их отношений. Они не могли встречаться в мастерской так часто, как им хотелось. Армен работал там вечерами. Он был усидчивый и очень трудоспособный.
Но иногда Грант звонил:
— Встретимся сегодня в башне.
И весь день становился предвкушением радости. Наскоро пообедав, Рузанна переодевалась и под каким-нибудь предлогом убегала из дому.
За небольшим выгнутым мостом, перекинутым через быструю капризную речку, кончался город. Узкие улицы с протоптанными по грязи дорожками вели в оголенные по-зимнему сады.
В городе было сухо, но здесь, под деревьями, лежал снежок, пахло прелым листом и дымком, как в деревне.
Рузанна любила приходить раньше Гранта. Ключ лежал в условленном месте — под бревнами, заменяющими ступеньки. Она распахивала дверь, чтобы немного выветрить запах табачного дыма и скипидара, топила печку, ставила на огонь закопченный чайник. Это была игра в свой дом.
Сидя у печки на маленькой скамье, Рузанна прислушивалась к каждому шороху за дверью. Со стен на нее смотрели величественные сталевары и рудокопы, лукавые и грустные девушки. Обостренным слухом она ловила короткий тупой звук. Это Грант перепрыгнул через невысокий каменный забор. Потом слышались его быстрые шаги.
Целуя ее, он спрашивал:
— Ты давно меня ждешь? Не боялась одна?
Она могла притвориться испуганной, чтобы он утешал ее, посадив на колени и покачивая, как ребенка.
Она могла притвориться рассерженной, чтобы он, встревожившись, заглядывал ей в глаза.
Она могла вовсе не притворяться, обхватить его шею, чтоб почувствовать, как сильные руки оторвут ее от пола.
И никому не было дела до разницы в их возрасте. И совсем не нужно об этом думать…
Но на работе звонил телефон.
— Рузанна Аветовна, это вы? — опрашивал тоненький женский голос.
Рядом кто-то хихикал.
— Попросите, пожалуйста, вашего сына.
— Вы, наверное, ошиблись, — говорила Рузанна.