— Теперь скажи: почему в наших обувных магазинах нет ни пинеток, ни гусариков?.. И вообще мало детской обуви. Вот объясни это обстоятельство.
— Енок Макарович… Вы знаете, что был спор — наше это дело или галантереи. Потом еще скажу: фабрики предполагали из отходов производить — не освоили.
— А вы добивались?
— Нерентабельно, Енок Макарович… Ни производству, ни нам… Такая вещь…
И выражением лица и жестами Мириджанян демонстрировал ничтожество предмета, о котором идет речь. Большим и указательным пальцами он показывал размеры пинеток и пожимал плечом.
— А тебе известно, что наша республика на первом месте по рождаемости детей? Ты об этом думал? Не думал. Хорошо. Про модельную дамскую обувь что можешь сказать? Не идет?
— Почему не идет, Енок Макарович? Кто сказал — не идет?
— Конкретно, конкретно…
Мириджанян молчал. Он и не думал, что на сегодняшнем совещании придется говорить о дамской обуви.
— Не знаешь? Ну, я скажу. Уже год женщины ходят на таких тонких каблуках, — Тосунян поднял автоматическую ручку, — а ваши ателье, как десять лет назад, колонны вместо каблуков ставят.
Мириджанян что-то пытался объяснить. Енок Макарович отвернулся.
— Садись. Алекян, иди ты, скажи…
Участники совещания больше не вынимали блокнотов с заготовленными речами. В записи заглядывали только для справок.
Директор Текстильторга вообще попытался уклониться от беседы. Вместо себя он подсунул заместителя. К столу вышел низенький молодой человек с пышными, вздыбленными над головой волосами.
«Он их взбивает, чтобы увеличить рост», — подумала Рузанна.
Заместитель говорил коротко, внес несколько дельных предложений. По знаку Тосуняна Рузанна их записала.
Тосунян спрашивал так же коротко:
— Почему нет ассортимента бумазеи? Как с ситцем? Какие претензии к местному производству?
И кивал, выслушивая ответы.
Толстый, неповоротливый Маркосов сидел довольный, улыбался и, глядя на министра, тоже кивал круглой головой. Но он радовался преждевременно. Енок Макарович окликнул его:
— Маркосов, а как у тебя с затовариванием крепдешина и вообще шелков?
Тот вскочил и растерянно заметался, шаря по карманам.
— Не волнуйся, не волнуйся, дорогой, — безразличным голосом проговорил Тосунян. — Что, действительно плохо у тебя с шелками?
— Плохо, — подтвердил Маркосов.
— Почему? Может, расцветки не те?
Лохматый юноша, уловив беспомощный взгляд своего директора, начал быстро и обстоятельно все объяснять. Но Тосунян сухо перебил его:
— Я не у вас спрашиваю. Идите. И ты садись, — махнул он директору Текстильторга. А Рузанне негромко сказал: — Отметь, пусть заготовят приказ об освобождении Маркосова.