За тройкой всадников, которая замерла на середине поляны, а затем двинулась дальше, показались основные силы одичавших нанхасов. Десяток. Другой. Третий. Северяне ехали совершенно спокойно и нападения явно не ожидали. Значит, охранные амулеты прикрывают нас от шаманов неплохо, а может быть в этом отряде слабые чародеи. Неважно. Пора воевать. И когда весь вражеский отряд в полсотни воинов оказался на дороге, я повернулся к сигнальщику и щелкнул пальцами.
— Ду-у-у! Ду-ду-уу-у! — пропел свою басистую мелодию сигнальный горн. Его глухой и тоскливый зов разнесся по морозному воздуху, и опушка всколыхнулась. Зашуршали кусты и боевые лошади, проломившись на открытое пространство, начали свой разбег и понеслись на оленеводов. И подобно всем воинам вокруг меня, я ударил своего усталого жеребца по бокам и он, стремительным рывком вынес меня вперед.
Меч в моей руке. Конь набирает разбег и кажется, что остановить его сможет только какое-то серьезное препятствие. Подкованные мощные копыта подкидывают вверх комки снега, и я слышу, как хрустит под его сильными ногами старый ломкий валежник и ветки. Злой холодный ветер бьет в лицо и горячит мою кровь. Предчувствие жестокого боя вбрасывает в кровь адреналин и, оскалившись, словно зверь, я смотрю только прямо, и выбираю того из врагов, кто умрет от моей руки первым. Вокруг меня, наверняка, нечто подобное происходит и с другими дружинниками, которые пристраивают своих лошадей рядом со мной. И спустя всего одну минуту, сбившись в некое подобие казачьей лавы, стремя к стремени, наш плотный живой поток ударяет в строй врага.
— А-а-а-а! Бей! — в боевом запале, кричу я, направляя своего коня на кажущегося более массивным вражеского оленя.
Удар! Боевой дарнийский жеребец, который не боится никого и ничего, своей широкой мускулистой грудью ударяет в туловище не успевшего развернуться ему навстречу оленя. И боевое животное нанхасов не устояло на ногах, видимо, олень истощен дальним переходом. А его всадник, крепкий широкоплечий мужик в костяном доспехе и с ятаганом в руках, вылетает из седла и оказывается на пути десятков копыт, пара которых, наверняка, опустится на его тело.
Повод на себя. Я намотал ремень на левую кисть. Хрипя и, закусывая мундштук, жеребец замедляет свой бег, останавливается, и я оказываюсь среди врагов. Передо мной шаман, пожилой мужчина в большой лохматой шапке. Он что-то выкрикивает, и я чувствую, что в мою грудь упирается нечто невидимое и злое, и эта мерзость пытается свалить меня наземь. Мой конь это тоже ощущает и хрипит так, что с его губ на снег валятся хлопья пены. Однако черный клинок из метеоритного железа крест накрест рубит воздух на уровне моей груди, и заклятье исчезает. Это происходит очень вовремя. На поляне идет рубка и не все так просто, как могло бы показаться со стороны. Здесь и сейчас нас четверо на одного, мы сыты и напали на одичавших нанхасов из засады, а позади нас на поляну выходят кеметцы, которые готовы оказать "шептунам" помощь. Но вражеские воины не сдаются и бьются жестко и расчетливо. Паники в их рядах пока нет. Каждый северный боец знает, что ему делать, и даже умирая, оленеводы пытаются дотянуться своим оружием до одного из дружинников или хотя бы задеть его лошадь. Это достойно уважения, но враг есть враг, и мы ломим его без всякой жалости.