Арно Фишер умел не только видеть чужую жизнь, но и устраивать свою. В конце 80-х он с женой и ученицей Сибиллой Бергеман переехал в сельский домик в предместьях Берлина и приступил к буквальной реализации метафоры «возделывай свой сад». Эти неспешные дни он снимал обычным «Полароидом». Фотографировал поблекшие листья, большие валуны, выцветшие занавески, старую мебель, веснушки на тонкой шее жены... Эти снимки были впервые представлены публике лишь в 2007-м, когда производство полароидных материалов прекратилось и серию пришло завершить. Случайность значит в искусстве очень много: этих фотографий на нынешней выставке могло не быть, но тогда она потеряла бы что-то неуловимое. И сейчас, когда смотришь на маленькие полароидные картинки, нет-нет да и подумаешь: хорошо, что не было Инстаграма — настоящий фотограф рисковал в нем затеряться.
Арно Фишер прожил 84 года, успел увидеть, как камера из пленочной становится цифровой, как меняется от этого мир, но самое главное все-таки остается. Его фотографии — без постановочных кадров, без желания поместить героев в надуманный контекст, без создания псевдокомпозиций — это всегда внимание к подлинному человеку. То есть именно то, чего нам сейчас больше всего не хватает.
Суровая весна / Искусство и культура / Художественный дневник / Балет
Суровая весна
/ Искусство и культура/ Художественный дневник/ Балет
«Квартира» и «Весна священная» в Большом
Первого вечера фестиваля «Век «Весны священной» — век модернизма», затеянного в честь столетия культового спектакля, ждали с нетерпением. В течение месяца Москве покажут три лучшие версии легендарного балета, но нынешняя премьера знаменовала вклад хозяев в общее дело. «Квартира» живого классика шведа Матса Эка постановки 2000 года должна была показать включенность Москвы в мировой процесс, а новая «Весна…» — предъявить способность русского балета творить.
«Квартира» получилась «с евроремонтом по-русски». Поставленный на музыку восседающего в глубине сцены шведского Fleshquartet балет не имеет сюжета, артисты — кроме потерявшейся в пространстве Девушки в розовом — обозначают собой неодушевленные предметы обихода. Ставя этот балет для «Гранд-опера», Эк напомнил, что вещи склонны жить своей жизнью, поделился мыслями о человеческой отстраненности. Право судить об экзистенциальном ужасе бытия он предоставил зрителю, который может выбрать созвучную собственным взглядам на мир тональность — юмор или трагизм. По сравнению с парижанами артисты Большого эти акценты слегка утрировали, что иначе как почтением к тексту не объяснить — кастинг Эк проводил сам. Диана Вишнёва превратилась в Дверь, Мария Александрова — в Плиту, нашлись исполнители для Пылесоса и даже Биде. Притом в спектакле ни тени изобразительной тупости недавнего «Мойдодыра»: символы вещей превращены в символы человеческого мышления, боязнь жизни словно разлита по сцене и ощущается физически.