Дав «каждому, чего у него нет», себе англичане оставили любимую книгу трех последних поколений — «Винни-Пуха». Даже не притворяясь, что читают ее детям, они наделили книгу Милна статусом национального предания, которое, как ему и положено, отвечает на все вопросы бытия. Для непонятливых есть ученые схолии — «Дао Пуха» и «Дэ Пятачка».
К несчастью, я об этом узнал на полвека позже, чем следовало. Советский ребенок и ел, и читал только то, что доставали родители. Дефицит книг был обиднее продуктового. На не выработавшего иммунитет читателя обрушивалась череда «Моих первых книжек» под универсальным названием «Ленин и Жучка». Хорошо еще, что оба не оставили следов, в отличие, скажем, от дореволюционного, и даже доисторического романа Рони-старшего «Борьба за огонь». Эта книга разбудила во мне любовь — и к знанию, и вообще. Пещерный брак, говорилось там, «преодолел естественное сопротивление самки и естественную лень самца». Ни тогда, ни сейчас я не понимал, что тут естественного, но фрейдисту Пахомову об этом не рассказываю.
Хуже, что мне не доставалось то, о чем я мечтал. Самой заветной была «Алиса в Стране чудес», которая стояла под рукой, на нашей полке: тонкая, зеленая, с картинками, но на английском. Прочесть ее стало жгучей мечтой моего детства, но путь к цели пролегал через трехтомный британский самоучитель, который уже помог отцу познакомиться с Джеймсом Олдриджем в оригинале. Учеба, однако, шла туго: уроки были унылыми, герои — маньяками. Отличаясь истерическим вниманием к гигиене, они каждое утро принимали ванну (у нас она тоже была, но нагревалась балтийским торфом и всегда по пятницам). В оставшееся время они жевали овсянку и писали похожие на завещания письма, перечисляя в каждом предметы обстановки и состав гардероба.
Я терпел все ради «Алисы», но когда наконец пришел ее час, чуть не расплакался. Мне не удалось перевести первый взятый на пробу стишок:
Twas brillig, and the slithy toves
Did gyre and gimble in the wabe;
All mimsy were the borogoves,
And the mome raths outgrabe>1.
Второй раз я читал «Алису» уже в Америке с комментариями математика, признавшего, что Кэрролл обогнал современную, не говоря уже о моей, науку. Утешившись, я взялся за книгу, с которой, собственно, и надо было начинать. «Винни-Пух» оказался и проще, и сложнее — как Пушкин. С ним тоже можно жить, но трудно толковать и нечего расшифровывать.
>1Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.
2
Обильная и витиеватая «Алиса» — продукт викторианской готики, влюбленной в историю. Умело обращаясь с прошлым, она его подделывала так успешно, что выходило лучше, чем в оригинале. Так появились фальшивые, но настоящие чудеса державной фантазии — Биг-Бэн, Вестминстерский парламент, шотландская юбка и вымышленные ритуалы, вроде юбилея королевского правления, один из которых Англия отмечает этим летом.