Он занимался живописью. Я был очень к нему привязан. Я брал его за руку и тащил к окну. Ты только посмотри! Вон там! Пшеница восходит! А там! Паруса рыбацких лодок! Вся эта красота! А он выдергивал руку и возвращался в угол. Ужасно. Сам он видел всюду только пепел.
Можно сказать, что этим художником был сам Беккет. Но я думаю, более того, уверен, что им назначил свою героиню Ларс фон Триер, снимая новейшую версию апокалипсиса.
3
Если Кесьлевский показал «Декалогом», как телевизор может спасти роман, то фон Триер продемонстрировал, что кино может сделать с драмой. В «Догвилле» он, ничего не потеряв, перенес на экран условный театр Дюрренматта и Брехта. «Меланхолия» взялась за Беккета.
Парадокс фильма в том, что с первых кадров нам рассказывают, чего ждать, а мы все равно не верим. Вот так Конан Дойль открывает карты и называет рассказ «Серебряный» кличкой коня-убийцы, но мы все равно нуждаемся в подсказке Шерлока Холмса. Фон Триер подробно, замедленной съемкой под грандиозного Вагнера, изображает падающих птиц и разверстую землю. Но пролог завершается, и мы, как ни в чем не бывало, волнуемся из-за того, что героиня испортит свою дорогостоящую свадьбу. Гений «Меланхолии» в том, что фильм пренебрегает жанром катастрофы. Она вписана не в фантастическую, не в фанатическую, а чеховскую модель клинического реализма, который мучительно медленно раскрывает свою комическую несостоятельность в преддверии решительного конца. Другими словами, фон Триер дает психологию апокалипсиса.
Разделив действие на две части, он раздал их паре сестер — Жюстине и Клэр. Они напоминают Марию и Марфу из Евангелия. Вторая хлопочет о земном, первая — в трансе. От людей (но не животных) Жюстина отличается смутным знанием будущего: она знает, что его не будет. Откровение приходит к ней не сразу, по частям, но в конце концов она убеждается в неизбежном и пытается совместить прозрение с обычной жизнью — выйти замуж. Из этого ничего не получается. Труд и любовь, дар и карьера, праздник и секс, торт и коньяк лишаются смысла и вкуса. Мы не умеем жить мгновеньем, только — взаймы у будущего, а его нет. Жюстина знает, что сад не успеет вырасти, жених стать мужем, брак — семьей, работа — карьерой.
Все это она знает наверняка, ибо пророки не приходят к знанию, а получают его, словно печать и проклятие, разом и навсегда. Как жить пророку с истиной — вопрос жгуче интересный. Именно поэтому фон Триер откладывает его, чтобы представить вторую сестру и третью точку зрения. Ее вместе с наукой разделяет здравомыслящий муж Клэр. Он думает, что планета Меланхолия пролетит мимо, Жюстина знает, что врежется. Милая, обычная, как мы все, Клэр верит обоим — боится и надеется.