— Бедный я старик, — захныкал он, шаркая к двери, — бедный, бедный я старик! Ох уж эта мальчишеская грубость!.. Ой!.. Ай!.. — И благородное негодование снова всколыхнулось в нем. — Но мы… мы еще поговорим… Мы еще поговорим! Непременно поговорим!
— Непременно! — заверил его повеселевший теперь гонитель, выглянув в коридор и проследив, как пожилой господин дрожащими руками надел цилиндр, перебросил через руку плотную накидку и нетвердыми шагами заковылял к лестнице. — Поговорим, — довольно мирно повторил добрый юноша, поскольку жалкий вид пожилого господина начинал вызывать у него сострадание. — В любое время к вашим услугам, — вежливо продолжил он, — но после вашего обращения со мной вы не вправе удивляться моему. — Он почтительно поклонился ему вслед и предоставил пожилого господина, поскуливание которого, обращенное к извозчику, услышал снизу, его участи.
Только теперь он спохватился, а кто же это может быть, этот безумный старик. Что, действительно ее родственник? Дядя, дедушка или кто там еще? Господи, тогда он, пожалуй, и вправду слишком круто с ним обошелся. Старик, может, вообще такой, от природы… ну, такой! Но она-то могла бы как-нибудь дать понять, коли так! Ее же происходящее словно вообще не касалось. Только теперь он это заметил. Прежде все его внимание было приковано к наглому пожилому господину. Да кто же он такой? Молодому человеку и впрямь стало не по себе, и прежде чем войти к ней, он мгновение помедлил, раздумывая, что повел себя, пожалуй, невоспитанно.
Когда он закрыл за собой дверь в комнату, Ирма сидела вполоборота в углу дивана, держа в зубах уголок батистового платочка, и неподвижным взглядом смотрела вперед, к нему даже не обернувшись.
Несколько секунд он не знал, что делать; затем заломил руки и, чуть не плача от беспомощности, воскликнул:
— Господи, да скажи мне наконец, кто это был!
Ни движения. Ни слова.
Его бросало то в жар, то в холод. Смутный ужас поднимался в нем. Но затем он убедил себя, что все это просто смешно, подсел к ней и отечески взял ее за руку.
— Ну, Ирма, любимая, будь же благоразумна. Ты ведь не сердишься на меня? Это ведь он начал… пожилой господин. Да кто же он, в конце концов?
Мертвое молчание.
Он встал и растерянно отошел на пару шагов.
Дверь в спальню была приоткрыта. Он почему-то прошел туда. На ночном столике у изголовья разобранной кровати нечто бросилось ему в глаза. Он вернулся в гостиную, держа в руке несколько синих бумажек, банкнот.
Он был рад, что в этот момент нашелся повод сказать что-то другое, и со словами: