15 сентября
Этот одинокий дом на холме, у моря, под серым небом — словно из мрачной, таинственной сказки; так я и хочу в свою последнюю осень. Однако сегодня после обеда, когда я сидел в кабинете у окна, приехала телега с припасами. Старый Франц помогал разгружать; был шум, разные голоса. Не могу передать, как мне это мешает. Я задрожал от досады: ведь велел же, чтобы все происходило рано утром, когда я сплю. Старый Франц сказал только: «Как прикажете, господин граф». Но посмотрел на меня своими воспаленными глазами боязливо и подозрительно.
Да и где ему меня понять. Он же не знает. Не хочу, чтобы повседневность и скука коснулись моего последнего дня. Боюсь, как бы к смерти не примешалось что-то мещанское, обыденное. Все вокруг должно быть непривычным и особенным в этот великий, серьезный, таинственный день — двенадцатого октября…
18 сентября
В последние дни не выходил из дома, почти все время провел в шезлонге. Много читать тоже не мог — мучили все нервы. Просто тихо лежал и смотрел на неутомимый медленный дождь.
Часто заходила Асунсьон; однажды принесла мне цветы — несколько высохших мокрых растений, найденных ею на берегу; когда я в знак благодарности поцеловал девочку, она заплакала, потому что я «хвораю». Какой невыразимой болью отозвалась во мне ее нежная и печальная любовь!
21 сентября
Долго сидел у окна в своем кабинете с Асунсьон на коленях. Мы смотрели на серое широкое море, а позади нас в большой красивой комнате с высокой белой дверью и мебелью с длинными прямыми спинками царила глубокая тишина. И, поглаживая мягкие волосы девочки, черно, гладко стекающие по нежным плечикам, я погрузился в воспоминания о своей суматошной, пестрой жизни; думал о юности, тихой и защищенной, о странствиях по белу свету, о короткой, светлой поре счастья.
Ты помнишь то прелестное, пылко-нежное существо под бархатным небом Лиссабона? Уже двенадцать лет, как она подарила тебе ребенка и умерла, обнимая тонкой рукой за шею.
У нее темные глаза матери, у маленькой Асунсьон; только более усталые и задумчивые. Но самое главное — ее рот, бесконечно мягкий и все же чуть жестко высеченный рот, эти губы красивее всего, когда сомкнуты и лишь тихонько улыбаются.
Моя маленькая Асунсьон! Если бы ты знала, что мне придется тебя покинуть. Ты плакала, потому что я «хвораю»? Ах, при чем тут это? Что общего это имеет с двенадцатым октября!..
23 сентября
Редко выдаются дни, когда я могу погрузиться в прошлое и потеряться в воспоминаниях. Сколько же лет я думаю лишь о предстоящем, только и жду этого великого и ужасного дня, двенадцатого октября моего сорокового года жизни!