— Это, по-моему, последний частный дом, оставшийся на Пятой Авеню? Не правда ли? — сказал шофер такси пятью минутами позже. — Ох, вот, наверно, здесь высокий налог! Как может этот парень позволить себе там жить? Я бы на его месте продал бы этот дом фирме по продаже недвижимости и зажил себе в Майами-Бич, целыми днями греясь на солнышке на пляже...
Шофер продолжал болтать, бездумно, бессвязно, не сознавая, что он сам всего лишь микроскопическая пылинка, закованная в смирительную рубашку времени. Скотт тоже жил во времени, я же был за пределами его. Скотт видел перед собой потертую обивку такси и слышал латиноамериканский акцент шофера, а я видел большие ворота особняка Ван Зейла и думал, как я это делал и раньше: «Чайлд Роланд к Темной Башне подошел...»
Скотт тоже вошел в дом, когда открылась дверь, но я был тут вместе с ним, также как и всегда, и в своей недосягаемости я отчужденно взирал на его мир.
— Скотт, я признателен тебе за то, что ты пришел...
Корнелиус, закутанный в три свитера, сидел, ссутулившись, и читал Гарольда Роббинса. Температура в комнате была, наверное, около 320.
— Что ты будешь пить, Скотт? Кока-колу? Севен-ап? Имбирный?
Корнелиус снова напомнил мне портрет Святого Иоанна работы Мазаччо на его картине «Чудо со статире». В изображении Мазаччо святой Иоанн очень красив. У него вьющиеся золотистые волосы, серые глаза и изящно очерченный нос, но, несмотря на такую ослепительную внешность, лицо остается зловещим, тяжелые веки опущены. Мазаччо уловил гуманизм, свойственный Возрождению, но безжалостно окрасил свои образы жестоким деспотизмом Медичи.
— Какой холод, не правда ли? Это заставляет меня пожалеть, что я не в Аризоне, но один Бог знает, когда я снова ее увижу. Алисия все время говорит мне, что она ненавидит Аризону и не собирается впредь проводить там больше двух недель в год, так что похоже, моя мечта уйти в отставку и поселиться на ранчо останется неосуществленной ...
Но это не важно. Если Бог не позволяет мне жить в Таксоне, Аризона, то точно так же обстоит дело и с Веллетрией, Огайо. По правде говоря, я не знаю, чем бы я там смог заняться, чтобы убить время. Я надеялся открыть музей искусств, но боюсь, что эта затея не оправдает себя. И потом, что я стал бы делать без банка? Короче, я не думаю, что у меня есть желание рано отойти от дел. Да, я согласен, когда Сэм умер, все, что я хотел, — это найти такое место, где бы я мог отказаться от всего и жить спокойной, мирной, домашней жизнью вместе с женой, где-нибудь за много миль от Нью-Йорка, но я думаю, что я находился в шоке, а мои планы были нереальны. Если однажды моя астма вынудит меня уйти от дел, то тогда что поделаешь. Но пока это не случилось... О, конечно, я знаю, что деньги и власть на самом деле не имеют никакого значения, но банковское дело — это вся моя жизнь, и кому-то все равно надо вести банковское дело в этой стране, и если Бог не предназначил мне быть банкиром, почему он сделал меня таким, как я есть? Если Бог дает нам какие-нибудь особые способности, то в наших силах использовать их наилучшим образом! Мне кажется, что мой моральный долг — продолжать работать.