Нельзя сказать, что когда-то Орден Змееловов не пытался извести водяную нечисть, прочно обосновавшуюся в Валуше, – пытался, еще как. Но вот только без толку – русалок меньше не становилось, а вот на людей обиду они затаили крепкую, и потому в скором времени через реку стало вовсе не перебраться. Водяные топили всех без разбору: и рыбацкие лодки, и тяжелые грузовые плоты, и неосторожных пловцов. В конце концов чернореченцы, плюнув на один из главных законов Ордена, пошли заключать мировую с русалками. Заплатили стадом отборных коров, но водяных все-таки задобрили, и река стала относительно безопасной хотя бы при свете дня. Конечно, приходилось постоянно подкармливать русалок, но чернореченцам оказалось гораздо дешевле топить на закате мелкую живность у переправы, чем лишиться возможности торговать со Славенией.
Неприятно, но приходилось терпеть. Пресечь это безобразие Орден не мог, поэтому пришлось по-своему возглавить – за определенный сбор со всех доходов Чернореченского рынка, в городе постоянно присутствовали как минимум две «связки» змееловов с опытом совместной охоты не менее года, которые в случае необходимости утихомиривали чересчур разошедшихся русалок. А ведь такие случаи были, и не раз: в полнолуние в водяных словно бес какой вселялся, крови животных им становилось недостаточно, и тогда русалки подплывали к самому берегу, а то и выбирались на сушу в надежде заманить в воду незадачливого путника. Удавалось им это довольно редко – чернореченцы тоже не дураки были и с приближением полной луны держались по вечерам подальше от реки, крепко запирали ставни и двери, вывешивая над порогом железные подковы. К водяным на ужин попадались разве что приезжие, на свою беду решившие прогуляться вдоль берега, невзирая на предостережения.
Очередной паром пристал к берегу, и Викториан не без удивления узнал в одном из сходящих на причал ганслингера, с которым успел когда-то давно поработать в «связке». Ризар практически не изменился за те несколько лет, что Вик его не видел, – все такой же худой, с мрачным, неулыбчивым лицом и привычкой скрывать правую, искусственную, руку под плащом. Интересно, он все еще носит ту знаменитую перчатку из шкуры золотой шассы или все-таки решил приберечь этот боевой трофей для особых случаев? Вещи из шассьей шкуры, конечно, прочные, но не вечные. Впрочем, как и любые другие.
Вик присмотрелся – издалека было не разобрать, что за перчатка надета на правой руке, зато уникальный длинноствольный револьвер, управиться с которым мог один только Ризар, как и прежде, висел на правом боку владельца. Слева на поясе болтался длинный одноручный меч, уже и не скажешь, который по счету. Мечи у Ризара почему-то долго не живут – ломаются у рукояти о панцирь чудовищ, лезвия разъедает едкой кровью нечисти или иззубривает о перерубленные шеи вампиров. Они теряются в бою, их уносят в себе издыхающие твари… Кажется, что казенные мечи этого ганслингера, которыми он пользовался после потери правой руки, были уничтожены всеми возможными способами, которыми только может быть уничтожено боевое оружие, кроме, пожалуй, ржавчины, – до состояния порыжевшей ломкой железки мечи попросту не доживали.