Фаянсовая ваза, в которой стояли цветы, имела причудливую форму и стоила очень дорого. Генерал Шайдер изрядно потрудился.
– Он хочет получить ответ, – сказал привратник.
– Передай ему, что я никогда не ужинаю. Пусть заберет свои цветы и подарит жене.
Мариус разинул рот от удивления.
– Но генерал…
– Все.
Мариус кивнул головой в знак согласия, взял вазу и поспешил вон. Ноэлли знала, что он бросится всем рассказывать, как она отбрила немецкого генерала. Ноэлли и раньше поступала так с немецкими официальными лицами, и французы считали ее чуть ли не героиней. Это ее смешило. На самом деле Ноэлли не имела ничего против фашистов. Она просто не испытывала к ним никаких чувств. Они не принимали участия в ее жизни и не входили в ее планы. Поэтому Ноэлли терпела их, ожидая, когда немцы в конце концов уберутся домой. Она знала, что если свяжется с оккупантами, то это причинит ей боль. По крайней мере, актриса не собиралась иметь с ними дела сейчас. Однако Ноэлли беспокоилась не о сегодняшнем дне, а о будущем. Она считала идею тысячелетнего правления третьего рейха отвратительной. Все, кто изучал историю, знают, что рано или поздно завоеватели терпят поражение. Между тем она вовсе не намерена совершать поступки, способные вызвать ненависть французов, когда немцев выгонят из Франции. Ноэлли безразлично относилась к фашистской оккупации и, когда заходил разговор на эту тему, а это бывало постоянно, попросту не принимала в нем участия.
Готье восхищался отношением Ноэлли к столь острой проблеме и часто подзуживал ее в надежде, что она объяснит ему свою точку зрения.
– Неужели тебя нисколько не волнует, что немцы завоевали Францию? – приставал он к ней.
– Кому какое дело, волнует это меня или нет?
– Но ведь я говорю о другом. Если бы все проявляли такое же безразличие, мы давно бы пропали.
– Мы и так пропали, разве нет?
– Если мы верим в свободу и у нас есть воля, то не все потеряно. Ты и вправду думаешь, что с самого рождения у нас все предопределено судьбой?
– До некоторой степени. У нас есть тело, мы рождаемся в конкретном месте и занимаем свое положение в жизни, но это не значит, что мы не способны измениться. Мы можем стать всем, чем захотим.
– Я тоже так считаю. Именно поэтому мы и должны бороться с фашистами.
Она взглянула на него.
– Потому что Бог на нашей стороне?
– Да, – согласился он.
– Если Бог есть, – резонно заметила Ноэлли, – и он создал их, то, выходит, он и на их стороне.
В октябре исполнился год, как в театре шла пьеса с участием Ноэлли. Продюсеры решили отметить это событие и устроили вечер для занятых в пьесе актеров. Кроме них на торжество пришли банкиры и крупные предприниматели. Среди гостей преобладали французы, но заявилось и с десяток немцев. Некоторые из них пришли в военной форме. Все немцы, кроме одного, были с француженками. Без девушки оказался немецкий офицер старше сорока лет, с длинным умным лицом, темно-зелеными глазами и тренированным, спортивным телом. На лице у него выделялся тонкий шрам, пересекавший щеку и доходивший до подбородка. Ноэлли заметила, что весь вечер офицер не сводил с нее глаз, хотя ни разу не подошел к ней.