В освободительную и всепобеждающую миссию пролетариата не верил совершенно: оставь его, пролетариат, в покое — и никогда ничего дельного в политическом плане трудящаяся масса из себя не исторгнет. Так и будут терпеть, кряхтеть и мечтать о добром правителе, который, наконец, облегчит жизнь бедного люда, а те, кто посмышлёнее, бочком-бочком будут перебираться в хозяева. Потому и вести пропаганду среди населения не считал делом важным: если каждодневная собственная жизнь, проходящая в тяжких трудах и несправедливости, не учит, чему могут научить краснобаи, пусть даже они полны лучшими намерениями? Да и в благородство человечества в целом и пролетариата в частности Бланки тоже не верил. Знал: всегда найдётся человек, который вождя, агитатора, просто своего соседа возьмёт да и предаст, порой из корысти, а часто и безвозмездно, из одно лишь зависти. Ведь предавали! И самого Бланки, и всех остальных революционеров, начиная от древних времён и кончая нашими днями.
Точно так же не верил Бланки в благотворный порыв масс. Что массы? Куда их поведут, туда они и побегут, охотно ли, в силу ли привычки быть ведомыми, но побегут. Толпа — она и есть толпа, а феодализм или буржуазия лишь способствуют укоренению в ней самых низменных чувств. Другое дело — коммунизм: станет коммунизм главенствующей силой, тогда-то и начнется рост сознательности в пролетариате, тогда-то человек и научится видеть дальше собственного носа, действовать ради блага перспективного, а не сиюминутного. Но не прежде того. И потому специально вовлекать широкие массы в революцию и бессмысленно, и вредно. Революцией должны заниматься решительные, энергичные, подготовленные люди, счёт которым идёт не на миллионы, а на тысячи. В лучшие годы сторонниками Огюста Бланки считали себя как раз тысячи людей, но подготовленных и решительных среди них оказалось не так уж и много. Впрочем, Бланки знал, что каждому человеку, даже подлецу, можно найти революционное применение. Решительные люди путём внезапной атаки способны захватить власть, а затем, чтобы эту власть удержать, просто обязаны установить диктатуру революции. С соответствующими диктатуре институтами и инструментами.
Бланки участвовал во множестве мятежей. Писал инструкции к вооружённым восстаниям, указывая диспозицию сил, какие учреждения нужно брать в первую очередь, какими можно пренебречь, как обороняться и как нападать. Это касалось Парижа девятнадцатого века. Пиши он про Москву века двадцать первого, я бы не рискнул об этом даже заикнуться: экстремизм. Да, всякий революционер — Бланки, Ткачёв, Каляев, Свердлов или Ленин – безусловные экстремисты. И положение, когда в городе есть проспект Ленина, улица Каляева и площадь Свердлова и в то же время градоначальники – миллионщики, чем и гордятся, кажется дурным сном. А ну как проснусь?