По сути же речь о том, что нельзя строить разъяснение ситуации с пактом Молотова — Риббентропа и дополнительным протоколом к нему на том, что «все так делали». Точно так же — не делали. У каждого был свой путь, объясняющийся спецификой отношений данного конкретного государства с Германией и другими странами. Союзниками СССР и Германию дополнительный протокол не делал, об этом и следует говорить. Мединскому как юристу и преподавателю МГИМО тут, казалось бы, и карты в руки, но он предпочитает версию агитпропа.
Пункт 2. Самый многословный, и здесь придется напомнить русскую поговорку: слово не воробей, вылетит — не поймаешь. В книге Мединского было написано: «Дивизии народного ополчения были недоукомплектованы бойцами. Соответственно, обычно оружия в них было больше, чем солдат. Не одна винтовка на троих, а три винтовки на двоих» (с. 173; выделено мной. — А.И.). Вылетевшее слово «обычно» позволило мне сделать вывод, что автора занесло не в ту степь. «Обычно» — это ненужное обобщение из частного случая. Вместо него было бы уместнее сказать «были даже случаи, когда...» Проблема со стрелковым оружием существовала, признавалась, хотя и не была такой острой, как иногда утверждается (одна винтовка на троих). Обычно в конце 1941 г. и начале 1942 г. винтовок было меньше, чем личного состава. Как в ополчении, так и в обычных соединениях. Приходилось оставлять артиллеристов, тылы без оружия самообороны. Это жизнь и война. Опроверг Мединский мое замечание о необоснованной лакировке им ситуации со стрелковым оружием? Нисколько.
Пункт 3. Мединский так и не ответил на вопрос, зачем вообще нужно было поминать в «Войне» 28 панфиловцев, реальная ситуация с которыми была разъяснена еще в советское время? Произошло это в любом случае до 1966 г., о котором написал Мединский на страницах своей книги. А что считать точкой — завершение расследования, или резолюцию А. Жданова «в архив», или что-то еще, — другой вопрос. «Примеров подвигов, подтвержденных «обоими» сторонами, критик не приводит». Это не означает, что таковых нет. Например, бой за Ильинское в октябре 1941 г. под Москвой. Еще могу назвать оборону села Черкасского в начальной фазе Курской битвы, на южном фасе дуги. Профессиональные историки, донося до масс мысль о подвигах, вполне могут опереться на реальные и железобетонно подтвержденные вещи, которым не страшны никакие выпады обличителей. А вот это уже серьезнее, мне пишут: «И КАКОГО ЧЕРТА нам нужно какое-то «подтверждение» НАШИХ ПОДВИГОВ от гитлеровской сволочи?!» Позиция вредная и крайне непрофессиональная. Во время боевых действий далеко не всегда есть возможность установить, удалось ли добиться заявленных результатов. Тем более применительно к 1941—1942 гг. Вот во второй половине Великой Отечественной уже появились документы вида «осмотр поля боя». Соответственно, важно и нужно восстанавливать реальную картину войны по ставшими нашими трофеями документам противника. Какие-то заявки не подтвердятся, а какие-то, наоборот, подтвердятся. Что в этом плохого? Более того, обнаружатся подвиги, о которых мы не знали по тем или иным причинам. Например, на данный момент имеется эпизод, который полностью восстановлен на материалах Вермахта — так называемый «рассейняский КВ», когда один тяжелый танк создал кучу проблем боевой группе из состава 6-й танковой дивизии 24— 25 июня 1941 г. По мысли Мединского, этот, несомненно, героический, эпизод следует стереть из нашей памяти под лозунгом «это все придумала гитлеровская сволочь!»