Вот так и Верлен. Это основное свойство его поэзии: комплексность переживания и взаимопроникновение острейших и тончайших впечатлений при полном отсутствии "иерархизирования". Утонченнейшая наивность или наивнейшая утонченность пронизывает поэтические концепции лучших его стихотворений.
Это свойство коренится, конечно, в психике Верлена, "вечного ребенка", но питательной средой для него явилась социальная атмосфера конца XIX и начала XX века, веяние которой он уловил много раньше, - чем и объясняется его непризнание людьми его поколения и головокружительный успех у поколения более молодого. Эта атмосфера есть атмосфера грандиозной борьбы исторических сил, в первую очередь труда и капитала и во вторую - капиталистических группировок, причем эта борьба втянула в свое магнитное поле буквально все элементы жизни, начиная от больших философских концепций и кончая "проблемами" тенниса. Обмениваются ли Жорес и Клемансо парламентскими ударами, ставит ли публика на "англичанина" Ретца или на "француженку" Септр в тотализаторе на Лоншанских скачках, ругается ли Сезанн с руководителями выставок в "Салоне", - все это формы великой Борьбы. А лихорадочная жизнь больших городов, всевидящая и оглушительно орущая пресса, непрерывно мелькающие сенсации и "злобы дня" - смерчем врываются в человеческое сознание, властно требуя от него утверждений и отрицаний, восторгов и ненавистей. Отсюда и "кризис сознания" у представителей промежуточных социальных групп. Но надо признать, что и при самой устойчивой идеологии и уверенной жизненной самоориентировке личность все же оказывается во власти смутных и нерасчлененных реакций при соприкосновении со многими и многими жизненными явлениями. Правоверный католик и воинствующий материалист одинаково могут "признавать" (или "не признавать") Родена, одинаково испытывать (или не испытывать) чувство необъяснимой грусти при созерцании осеннего заката и т. д. И Верлен утвердил правомерность смутного и нерасчлененного, полифонического и полихромического восприятия мира, сделав мгновенное переживание поэтическим объектом.
Это оказалось мощным освобождающим фактором в сфере внутренней жизни человека. Пусть поэтические "дети" и "внуки" Верлена переживали не то, что переживал он, но переживали они приблизительно т а к, как он. В одной из своих полемических статей Верлен сказал о "непогрешимости" (вспомним, что парнасцы стремились быть именно "непогрешимыми", impeccables в своем мастерстве), что она есть нечто "удушающее". И в самом деле: великолепные в своей законченности и досказанности строфы Готье или Леконт де Лиля приводят нас в восторг, несколько тяготеют над нами, порою тяготят нас. А чтение Верлена дает ощущение нашей внутренней свободы, чувство непосредственности переживания. Недаром сказал он, что "всего милее песня хмельная, где Ясное в Смутном сквозит едва". Ведь этой формулой определяется состояние нашего сознания почти в каждый момент его деятельности.