Множились
профессиональные доносчики и «ловцы воров». Стукачу «за бдительность»
полагалась доля имущества осуждённого, а охотника за головами доставка в суд
уличного грабителя, взломщика или убийцы обогащала на сорок фунтов стерлингов
(по нашим меркам, стоимость «Жигулёнка»). Разумеется, доносчики не гнушались
оговорами, а у «ловцов воров» в порядке вещей было подбить подростка на кражу,
а затем сдать его мировому судье.
Прошибить
лбом стену удалось в 1750 году писателю Генри Филдингу. Занимая пост мирового
судьи Вестминстера, классик английской литературы имел достаточно упорства,
чтобы, несмотря на точившую его тяжёлую хворь, склонить на свою сторону
общественное мнение и добиться от министра внутренних дел выделения средств на
содержание дюжины сотрудников. Суд, в котором заседал Филдинг, находился на
Боу-стрит, и «помощников» писателя стали звать «боу-стрит-раннерами», «сыщиками
с Боу-стрит». Боу-стрит-раннеры носили яркие красные жилеты и получали от
короля гинею в день (в гинее 21 шиллинг, в фунте стерлингов – 20). При этом
любой гражданин, нуждавшийся в защите или желающий узнать обстоятельства
преступления, мог нанять боу-стрит-раннера за ту же гинею в день.
К
праведникам сыщиков не решился бы причислить даже сам Филдинг. Оборотни в
погонах… э-э, простите… «боу-стрит-раннеры» усердно крышевали торговцев, не
чурались шантажа с вымогательствами (один из них, Питер Таунсенд, успевший
послужить некоторое время телохранителем «Принни», оставил после себя 20 тыс.
фунтов стерлингов. Его коллега Сэйер – 30 тыс. фунтов. Неслабо, да? Простец Шарп
считал, что под Витторией ему сказочно повезло, он урвал фантастический куш на
сумму в 18 тыс. фунтов стерлингов), но и дело своё туго знали. Увы, будь они
поголовно Шерлоками Холмсами, двенадцать человек (в лучшем случае, пятнадцать)
на миллионную столицу – это вопиюще мало. Население Лондона росло, и с ним
росла преступность. В начале XIX века по
наиоптимистичнейшим прикидкам 30000 столичных жителей промышляли разбоем и
кражами. Существовали целые районы, вроде родного Шарпу Сен-Жиля, где среди
бела дня могли убить или ограбить чужака.
Сыну
подполковника Шарпа Патрику исполнилось четырнадцать лет, когда в Англии
нашёлся, наконец, господин, у которого хватило духа довершить начатое
Филдингом. Роберт Пиль (в его правительстве, как говорилось в главе «Король
Шарпа» получил министерский портфель Веллингтон) выдержал настоящее сражение в
нижней палате парламента и победил. 7 декабря 1829 года тысяча полицейских в
голубых фраках и чёрных цилиндрах (со временем заменённых шлемами) прошагала к
новеньким с иголочки полицейским участкам. Под штаб-квартиру правоохранителям
отвели комплекс зданий, ранее служивший жильём членам шотландской королевской
семьи при их посещении Лондона. Резиденция так и звалась: «Шотландский двор»,
то бишь, «Скотланд-Ярд». Любовью лондонцев блюстители порядка не пользовались,
заслужив презрительные клички: «коперы» («хвататели», у американцев
сократившееся до «копа»), а также, в честь Роберта Пиля – «пилеры» или «бобби».