– ¿Lista?[270] — сказал он.
– ¿Dónde está Ramón?[271]
Он постоял, задумчиво ковыряя в зубах. И сказал, что Рамон не смог приехать.
Она бросила взгляд в сторону двери. У стоявшей на улице машины работал двигатель, на холоде попыхивая паром из выхлопной трубы.
— Está bien, — сказал водитель. — Vámonos. Debemos darnos prisa[272].
Она спросила, знает ли он Джона-Грейди, на что он кивнул и помахал зубочисткой.
— Sí, sí, — подтвердил он. И сказал, что знает всех кого надо.
Она снова посмотрела на курящийся у поребрика автомобиль.
Он сделал шаг назад, чтобы она могла встать. Бросил взгляд на сумочку на стуле. На santo, завернутого в полотенце из борделя. Она накрыла свои вещи рукой. А то вдруг он захочет помочь ей их нести. Спросила, кто ему заплатил.
Он снова сунул зубочистку в рот, стоит смотрит на нее. В конце концов сказал, что ему никто не платил. Что он двоюродный брат Рамона, а Рамону заплатили сорок долларов. Взялся рукой за спинку пустого стула и стоит смотрит на нее. А у нее плечи подымались и опадали в такт дыханию. Казалось, она готовится к сопротивлению.
— Ну не знаю, — только и сказала она.
Он наклонился.
— Mire, — сказал он. — Su novio. Él tiene una cicatriz aquí[273]. — И он провел пальцем по щеке, вдоль траектории ножа, оставившего шрам, полученный ее возлюбленным в Салтильо во время драки, три года назад случившейся в comedor[274] тюрьмы «Куэльяр». — ¿Verdad?[275]
— Sí, — прошептала она. — Es verdad. ¿Y tiene mi tarjeta verde?[276]
— Sí.
Он вытащил из кармана грин-карту и положил на стол. Документ был оформлен на ее имя.
– ¿Está satisfecha?[277] — сказал он.
— Sí, — прошептала она. — Estoy satisfecha[278].
С этими словами она встала, собрала свои вещи и, оставив на столе плату за кофе, вышла за ним на улицу.
Холодная заря уже повернула к свету весь этот полунищий мир, и теперь она молча смотрела с заднего сиденья такси на просыпающиеся улицы — смотрела, машинально продолжая сжимать в руках грубо вырезанного деревянного божка, и мысленно прощалась со всем, что она тут знала, с каждым камнем и закоулком, которых больше не увидит. Попрощалась со старушкой в черном платке-rebozo, которая приоткрыла дверь, чтобы посмотреть, какая на дворе нынче погода, попрощалась с тремя направлявшимися на мессу девушками ее возраста, которые осторожно обходили лужу на мостовой, оставленную недавно прошедшими дождями, попрощалась с собаками и стариками на углах улиц и с уличными торговцами, уже покатившими навстречу трудовому дню свои тележки, с лавочниками, отпирающими двери магазинчиков, и с женщиной, которая на коленях с ведром и тряпкой отмывала плитки тротуара. Она попрощалась с малыми пичужками, бок о бок будто нанизанными на провода над головами, — пичужки ночью спали, а теперь просыпались, а вот как они называются, она уже никогда не узнает.