Наведался на улице Марискал в бильярдную, которую часто посещают музыканты — их инструменты там постоянно висят на стене: гитары, мандолины и трубы, медные и мельхиоровые. Мексиканская арфа. Спросил о маэстро, но никто его не видел. К полудню идти было больше некуда, кроме как в «Белое озеро». Посидел в кафе над чашкой черного кофе. Долго сидел. Можно было еще кое-куда сходить, но туда идти ему тоже не очень хотелось.
Какой-то карлик в белом халате провел его по коридору. В здании стоял запах сырого бетона. Снаружи доносились звуки уличного движения, где-то работали отбойным молотком.
В конце коридора карлик отворил дверь, прошел сам и придержал дверь для парня, кивнув ему, — проходи, мол. Потом нащупал выключатель и врубил освещение. Парень снял шляпу. Они стояли в комнате, где на грубых столах лежали недавно привезенные покойники, числом четыре. Столы были на ножках, сделанных из водопроводных труб, глаза покойников были закрыты, руки уложены вдоль тела, под затылками темные, в пятнах, деревянные подпорки. Покрывал ни на одном не было, все лежали в той одежде, в которой их застигла смерть. У всех вид взъерошенных путешественников, отдыхающих в прихожей. Он медленно пошел вдоль столов. Потолочные лампочки спрятаны за проволочными корзинками. Стены выкрашены зеленым. В полу медная решетка стока. Ножки столов на колесиках, к некоторым, намотавшись на ось, пристали серые волокна половой тряпки.
Девушка, которой он клялся в любви до гроба, лежала на последнем столе. Лежала в том же виде, как рубщики тростника нашли ее рано утром, едва успел рассеяться туман, на мелководье под ракитником. Волосы влажны и спутаны. Такие черные. В них запутались бурые, мертвые травинки. И такое бледное лицо. Бескровно зияет перерезанное горло. Праздничное голубое платье сбилось, накрутившись на тело, чулки порваны. Туфли она потеряла.
Крови не было — всю кровь смыло водой. Он протянул руку, коснулся ее щеки.
— О господи, — сказал он.
– ¿La conoce?[280] — спросил служитель.
Он навалился на стол, сминая шляпу. Закрыл рукой глаза, пальцы впились в череп. Хватило бы силы — раздавил бы все, что он вмещает. Чтобы не видеть того, что лежит перед ним, и чтобы никогда больше в него ничто не проникало.
— Señor, — сказал служитель, но парень повернулся, протиснулся мимо него и на заплетающихся ногах вышел.
Служитель стал звать его. Стоял в дверях и кричал в пустой коридор. Кричал, что если он знает эту девушку, то должен официально опознать ее. Что надо заполнить положенные бумаги.
По всему долгому распадку Седар-Спрингс-Дро, вдоль которого он скакал, коровы вскидывались, смотрели на него изучающе, потом, не переставая жевать, вновь опускали голову. Всадник знал, что они способны определить его намерения уже по одной только повадке коня. От верховьев распадка он поскакал вверх по склону, перевалил на плоскую вершину и медленно поехал по ее краю. Остановив коня, стал лицом к ветру и долго смотрел, как в пятнадцати милях ползет по долине поезд. На юге тонкая зеленая полоска реки была похожа на черту, которую ребенок провел цветным мелком по лиловой и коричневой пустыне. Дальше, голубовато-бледные и размытые далью, вставали горы Мексики. По всей плоской вершине трава стлалась от ветра. На севере набухала громада грозовой тучи. Низкорослый конь кивнул, но всадник набрал повод и пустил коня дальше. Конь с неуверенным видом все поглядывал на запад. Словно запоминал дорогу. Парень шенкелями посылал его вперед.