Они выследили ее. Выследили и поймали. Они делали это постепенно – наверное, в течение нескольких дней, а может, с неделю, она чувствовала на себе их внимательные взгляды. Но она не придавала этому особенного значения. Старалась не придавать. Но она их ощущала. Коварные взгляды их упирались ей в спину изо дня в день. Ей было страшно. Но ей не у кого было спросить совета, не у кого было искать защиты. И хотела ли она получить поддержку от кого-то из людей, к которым не чувствовала, пожалуй, никакой симпатии, к которым она скорее не чувствовала вообще ничего?
Она ходила и боялась. И пыталась понять, что с ней происходит. А потом она все поняла. Заметила их. Догадалась. Где она допустила оплошность? Наверное, она сделала излишне резкое движение. Она рванулась от них неожиданно – а они столь же резко рванулись за ней. Она бежала от них сквозь мутную пелену дождя – но они бежали за ней безнадежно быстро. Теперь уже, когда она все поняла, они определенно не могли ее отпустить. Теперь, когда она знала правду, по их понятиям она не могла остаться на свободе живой. Кто дал им ее координаты? Неужели все тот же мерзкий терапевт? А тогда, несмотря на неопределенность его мимического выражения, он показался ей даже почти милым.
Они догнали ее. Догнали и затащили сюда. И теперь она не знает, как ей спасти свою жизнь.
Сколько дней она уже находится здесь? Лера не могла сосчитать, чтобы понять наверняка. Вероятно, некоторое время она пребывала фактически в беспамятстве, а затем… Теперь, когда она стала чуть спокойнее – возможно, даже чуть равнодушнее к своей судьбе благодаря действию их препаратов – теперь дни ее стали такими одинаковыми, что она не могла понять, сколько их уже прошло.
Утро начиналось со скрежетания слабых солнечных лучей по мутному стеклу комнатки лаборатории. Лучи эти, становящиеся с каждым днем все холоднее, все прозрачнее, проскальзывали сквозь оконную раму и неспешно, ползком, все с тем же скрежетом, который ощущался почти осязаемо, повисая в душном воздухе, пробирались по поверхности подоконника, стекая с него на постель, на подушку – вязко, как разлитый кисель, пока не добирались до Лериного лица, легкой колкостью касаясь воспаленных век.
Лера открывала глаза и тут же неслышно спускала ступни ног с постели, направляясь в ванную, чтобы омыть лицо. Рядом со входом в их комнату всегда кто-нибудь сидел – Надзирательница или одна из ее помощниц. По всей видимости, охрана так называемого поста входила в их прямые обязанности – почти все время они не сводили внимательного взгляда с находящихся здесь несчастных заключенных. Почти все время, почти – когда не придремывали, измученные порученным им надзором, согнувшись на стуле. Когда они засыпали, Лера временно чувствовала себя спокойнее, не ощущая прилипшего к коже взгляда чужих глаз – хотя, надо отметить, в последнее время в общем и целом она ощущала себя почему-то спокойнее.