Она должна бежать!
Она должна жить. Должна спастись. Должна не стать жертвой их чудовищной жестокости. Звериной жестокости. Жестокости зверей в человеческом обличье. Но есть ли еще на свете люди? Как узнать людей, если лица живущих вокруг существ не выдают своей подлинной сущности?
Бежать. Дождь хлестал ей в лицо. Бежать. Выжить. Не быть сбитой автомобилем, не умереть на этой грязной дороге, захлебываясь грязью и струями собственной крови, льющейся из разбитого лица.
Сердце отчаянно колотилось в ее груди, по лицу бежала вода. Мгновенье – и она упала, темнота обхватила ее, и она полетела куда-то вниз, переворачиваясь в воздухе и ударяясь обо что-то, с хрустом ломая свои истончившиеся кости. Мгновенье – и тут же ее обхватил дикий холод, темнота стала еще гуще, и холод этот, перемешавшись с ее собственной болью, лишил ее способности дышать. Она упала в реку.
Так больно.
Она очнулась, и тут же открыла глаза, судорожно облизывая пересохшие губы.
Где она? Что это было?
Сердце колотится. Ясно, это был сон. Это был просто ночной кошмар.
Мысли медленно ворочались в голове, все так же болезненно покалывая внутреннюю поверхность поврежденной черепной коробки.
И все же она поняла. Это правда был просто кошмар.
Кошмар. Но тьма почему-то не отступала. И на губах все еще чувствовался привкус крови, сочившейся из разбитой об камень губы. Или нет, это не кровь, это всего лишь ее собственная слюна.
Сон? Значит, она спала? Она вдруг все поняла и все вспомнила. Она в плену, они догнали ее, догнали и держат теперь в своей подпольной лаборатории, и уже вкололи ей в кровь какой-то из своих жутких препаратов. Ей надо бежать отсюда. Она хотела бежать, да. Но как тогда она могла уснуть? Сколько времени назад это было? Она опять не знает. Сколько прошло часов с тех пор, как она очнулась в прошлый раз? Часов, или, может быть, дней. Быть может, прошло даже всего лишь с десяток минут. А она не может даже этого понять. Она ничего не помнит. И, кажется, не может встать. Слишком слаба. Слишком больно. Черт, все-таки их отрава уже начала действовать, и кровь ее уже достаточно отравлена.
Впрочем, она уже открыла глаза. Значит, надо бежать. Только она почему-то ничего не видит.
Она вздохнула, снова ощутив тянущую боль в подреберье, закрыла глаза и открыла их вновь. Надо понять, что происходит. Надо понять хотя бы, где именно она находится, и что ее окружает.
Во рту пересохло. Пить хотелось так, что думать здраво казалось просто невозможным. Губы ее были покрыты коркой и практически не могли шевелиться, но при этом изо рта ее упорно сочилась слюна, вызывая чувство отвращения и унизительной беспомощности. Сделав над собой усилие, она сомкнула губы и сглотнула. Уже легче. Но почему она все-таки ничего не видит? Может быть, ее уже успели ослепить? Глаза, кажется, были на месте.