– Замуж? – удивилась Людмила столь стремительному развитию событий.
– Замуж? – с презреньем переспросил он. – Бумажка из ЗАГСа, отметка в паспорте? Все это посвященному человеку ни к чему. Но я готов согласиться и на эту житейскую пошлость, если буду уверен в главном…
– В чем именно? – спросила она, хотя сама уже смутно догадывалась.
– В том, что мы с вами – две половинки, призванные к совместному служению океану сущего… Тому, который все создает и сам же все поглощает… И он умеет награждать служащих ему…
– Но я не разделяю ваших взглядов! Я вообще не религиозна, а если почувствую необходимость…
– И что тогда?.. – нетерпеливо перебил Ким.
– Не факт, что мой выбор был бы таким, как ваш, – закончила Людмила. Она старалась говорить твердо, хотя против воли пугалась его ожидаемой реакции.
– Православием, поди-тко, интересуетесь? – ерничая, спросил Ким. – Куда деды-бабки, туда и мы?.. А Россия-то наша – страна не без духовных традиций?..
– Не вижу ничего смешного, – парировала Людмила.
Для нее деды-бабки действительно кое-что значили. А еще писатели, с которыми она подчас беседовала, глядя на их портреты. Тот же Гоголь, например, поместил во главу угла своей жизни и творчества православную идею. А Достоевский, а почти современный ей Солженицын…
Оставив насмешки, Ким заговорил тихим свистящим голосом, как будто слова с трудом прорывались сквозь душившую его ярость:
– Ваше косное мышление доказывают, что с вами не нужно ничего обсуждать. И вообще не стоит церемониться. Скоро мы поговорим по-другому… Ну старый осел, если он опять ничего не сделает!.. – добавил он словно про себя: в драматургии такие реплики обозначают ремаркой «в сторону».
– Я вас не поняла, – сказала Людмила дрожавшим голосом. Ее сердце сжало каким-то тоскливым предчувствием.
– Скоро поймете!
Во время этого необычного разговора «старый осел» Артур Федорович метался по пустому классу, то приближаясь к учительскому столу, то вновь отскакивая. Самый обычный с виду стол притягивал его как магнит, ведь на нем находились вещи Людмилы, одну из которых он собирался прикарманить. Она была ему позарез нужна, чтобы выполнить приказ Кима. В то же время внутренние принципы Артура Федоровича не позволяли ему совершить кражу, хотя и из особых, нетрафаретных, побуждений. Он считал себя порядочным человеком (с некоторыми оговорками, но тем не менее). А тут воровство!
Однако столь удобный случай вряд ли мог представиться второй раз. Он снова и снова протягивал руку к бежевому шарфику, вложенному в берет, и сумке, притулившейся в уголке стола. И всякий раз отдергивал. А если его, кроме прочего, застанут роющимся в чужих вещах? Вот сейчас войдет уборщица, которая гремит за дверью ведром, а перед ней картинка: школьный психолог похищает сумку учительницы!